— Я даже не знаю, с чего начать, — говорит он. — Сидите там, никуда не уезжайте. Я еду за вами. Завтра прилечу.

— Незачем тебе приезжать. У нас все в порядке. Мы даже весело проводим время. Послезавтра будем дома, если все пойдет хорошо.

— Что пойдет? А не хочешь ли ты… будь добра хотя бы объяснить, зачем ты увезла нашу дочь во Флориду? Тебе что, просто захотелось устроить каникулы? Просто вдруг подумала — а не свозить ли мне внучку поваляться на солнышке?

— Нет, дело не в этом.

— Без единого слова! Мы что, по-твоему, не стоим, чтобы хотя бы позвонить?

— Ну да, все так, и, послушай, Эйдин каждый день хотела тебе позвонить, но я ей не давала, ведь ты бы попытался нас остановить.

— Да уж конечно, б…!

Милли и Грейс в один голос ахают. Услышать от Кевина слово на букву «б», по крайней мере в разговоре с матерью — это уникальный случай.

— Ей всего шестнадцать лет! — кричит он. Грейс сжимает его руку.

— Успокойся, — шепчет она. — Успокойся.

— У нее занятия в школе! — продолжает Кевин. — Нельзя же так — просто купить билет посреди недели, и… я просто не… и это в придачу к всему остальному — воровству, вранью, спектаклям, побегу из этого б… ского дома престарелых…

Опять! Сегодня мат из него так и сыплется.

Он уже собирается сказать ей, какая она безответственная, эгоистичная, что она не имеет понятия, что значит терзаться мыслью, что твой ребенок погиб, но вспоминает о своей умершей сестре. Морин, которую даже не помнит, потому что был слишком маленьким.

— Я понимаю, что ты расстроен, — говорит мама возмутительно веселым голосом. — Я и раньше понимала, что ты волнуешься, но ведь я знала, что с ней все в порядке, все замечательно. Просто пропустит несколько дней в школе. Но, если хочешь знать правду, мне тоже есть что тебе сказать.

— Переключи на громкую связь, — просит Грейс.

В темной спальне слышится мамин голос:

— Ты сказал, что это полиция настояла на том, чтобы ко мне ходила сиделка, а это неправда. Это все ты. Ты все это придумал. Все.

— Та американка? — спрашивает Грейс.

Кевин кивает.

— Думаю, ты еще не в курсе, что эта Сильвия Феннинг, которую ты нанял, на самом деле мошенница. А, Кевин?

Он не в курсе.

— Она украла кольцо твоего отца — точнее, весь сейф, да, весь! И телевизор, и все остальное тоже.

Ярость Кевина утихает, во всяком случае, на время: ему нужно сначала переварить эту поразительную новую информацию.

— Что значит — все остальное? — спрашивает он.

— Так что, по-моему, ты виноват не меньше меня, и, я бы сказала, мы с тобой в каком-то смысле квиты. И в любом случае тебе не о чем беспокоиться, у нас все отлично, мы в безопасности, просто у нас тут очень важный проект, а один день все равно ничего не решит, так что сиди дома и не трать деньги.

— Мама!

— У нас все в полном порядке, Кев. Поцелуй от меня Грейс и детей, будь добр. Пока-пока!

Скромно скрестив ноги, Сильвия Феннинг изящно расположилась на диване в обставленной, но пустующей однокомнатной квартирке на четвертом этаже в доме Гаса. Гас с Сильвией уже обсудили это интересное совпадение — то, что Сильвия тоже жила когда-то в «Виктори-Тауэрс». Теперь она рассказывает ему о своем любимом местечке для барбекю. Передавая ему документы и подписывая его фальшивые бумаги (бланки для завещания куплены в магазине канцтоваров), она мимоходом рекомендует ему куриные крылышки в сладком и остром соусе в местном ресторане. Из темноты соседней спальни Милли и Эйдин наблюдают, как Сильвия эффектным жестом двигает бумаги Гасу через весь кофейный столик, словно одаривает поклонника своим автографом. Затем как будто спохватывается, опускает взгляд на колени и задумчиво качает головой, словно охваченная внезапной глубокой печалью.

— Как грустно. Такая удивительная женщина.

Тварь лицемерная.

Сильвия бросает ручку — ручку Гаса, между прочим! — в свою огромную кожаную сумку на ремне и поправляет складку на платье.

— Это все?

— Все.

— Оказывается, ничего сложного, — смеется она. — А как мне теперь получить чек?

Милли не видит лица Гаса, но ей кажется, что он старается скрыть отвращение.

— Мне отправили его по почте?

— У меня для вас конверт.

Это сигнал Милли, но, хотя для ее выхода все готово, она все еще чего-то ждет и наблюдает. Трудно оторваться от такого зрелища — как кто-то с непостижимой легкостью принимает твою смерть и старается выжать побольше денег за светской беседой о курятине.

— О, так даже лучше, говорит Сильвия. — Просто замечательно.

Гас, очень представительный в темном костюме и галстуке, держится на удивление хладнокровно. Он протягивает Сильвии конверт. Как только конверт оказывается у нее в руках, она со вздохом откидывается на диван и говорит:

— Пожалуйста, передайте мои соболезнования ее родным.

— Конечно.

— Я скучаю по этому району, — говорит она. — Я тут присматриваюсь к новому жилому комплексу — «Возвращенный рай», прямо на Бродвее, слышали?