Шрифт:
– Тогда пошли в комнатуху, – предложила Алька.
И мы отправились в дом, стоящий по соседству с моим, но с другой стороны от Алькиного. Он выходил на проспект, на первом этаже у него располагался магазин, а вторым этажом в доме считался технический этаж. Лестничные пролеты не останавливались поэтому на втором этаже и вели дальше, к квартирам на третьем этаже.
Мы зашли в первый подъезд, поднялись на лестничный пролет, который должен был соответствовать второму этажу, и Мальборо вынул решетку в квадратном отверстии в стене.
В отверстие пролезли Мальборо и Монтана, за ними я, последним шел Кент, поставивший решетчатую загородку на место. Мальборо включил свою любимую зажигалку и пошел вперед, подсвечивая ею.
Мы друг за другом шли некоторое время по узкому коридору, все время перелезая и перешагивая через водопроводные и канализационные трубы, и в конце концов оказались в небольшой комнатке. Коридор вел дальше, но туда мы идти не собирались.
Все стены «комнатухи» были сплошь обклеены картинками и исписаны. Особенно выделялась надпись «MAFIA», сделанная черной масляной краской во всю стену. На картинках была всякая чепуха, выдранная из журналов: сигареты, девушки в бикини и без, парни с торсами Геракла, мотоциклы. В самом центре висели плакаты с Сильвестром Сталлоне и Арнольдом Шварценеггером.
– Это любимые плакаты Киборга, – весело шепнул мне Кент.
– Я уже поняла, – кивнула я, теперь понимая, почему Берт сказал, что Киборг – это будущий Арнольд.
– Здесь мы иногда заседаем, а иногда семнарь заседает. Тогда мы идем в детский сад на веранды, – пояснил Кент, приглашая меня присесть на ящик, поставленный у стены.
– Какой семнарь? – не поняла я, присаживаясь.
– Это контора такая, семнадцатая, она сейчас всем в Новом городе заправляет. Самая большая и самая сильная контора, – пояснил Мальборо, зажигая толстый огарок свечи в стеклянной банке.
Стало немного светлее. Монтана подала ему еще одну банку со свечой, и он ее тоже зажег. Мы расселись кружком вокруг этих свечек, как у костра. Было что-то романтическое в таком приключении. В отсветах пламени тени на стене казались длинными и узкими. Я встретилась взглядом с Кентом. Его глаза в полутьме казались темными и глубокими, а отсветы пламени плясали в этой бездне веселыми искорками. Завороженная ими, я затаила дыхание. Но, желая бороться до конца, вскоре пришла в себя и попыталась нарушить эту странную магию вопросом, ни к кому конкретно не обращаясь:
– А восьмерка?
– Наша контора тоже большая и сильная, но все же чуть поменьше, чем семнарь, – Кент смахнул с ящика пыль и неизвестно откуда взявшиеся опилки, поправил банки со свечками.
– Почему?
– Это не для наших мозгов, – вмешалась Монтана, прикуривая у Мальборо.
– А кто в семнаре главный? – я продолжала упрямо задавать вопросы, просто чтобы не поддаваться опять этому странному чувству, которое возникало у меня, когда мы замолкали.
– Канат. А зачем тебе? – поинтересовался Кент, тоже закуривая.
– Просто спросила. Познакомиться, может, хочу, – я не понимала, почему, но меня словно черт дергал поддразнивать их.
– А че, это можно устроить, – пожал плечами Мальборо. – И для нашей, и для твоей пользы будет.
Я больше ни о чем не спрашивала. Монтана с Мальборо тихо переговаривались о чем-то своем. Кент, задумавшись, смотрел на огоньки в банках. И я не посмела больше мешать ему своими глупыми вопросами.
Вскоре, впрочем, он поднялся, давая всем понять, что нам пора. Мы выбрались по уже известному нам пути на улицу и отправились гулять.
Вскоре нам попался Киборг, возвращавшийся с тренировки, и Монтана с Мальборо ушли с ним. А мы с Кентом остались вдвоем – впервые за все время знакомства. Я подсознательно боялась этого момента, поэтому первые несколько минут старалась даже не смотреть на него. Он шел очень близко, засунув руки в карманы, и, кажется, вполне расслабленно. Иногда улыбался мне, как обычно, одними глазами. И молчал. Наконец, я тоже расслабилась и, чтобы разрядить обстановку, решилась на еще один глупый вопрос:
– А как тебя зовут на самом деле?
Он рассмеялся, качая головой:
– Алексей.
– Нет, ну правда, столько раз встречались уже – и курили, и пили вместе, и даже в милиции побывали, а я до сих пор даже имени твоего не знаю, – оправдывалась я.
– Я сам виноват, надо было самому сказать, – он все еще смеялся, теперь уже над собственной недогадливостью.
Мы присели на лавочке в сквере. Кент предварительно смахнул с нее всю листву и убедился, что доски сухие. Какое-то время прошло в тишине. Было просто хорошо вот так сидеть вдвоем рядом и молчать.