– Какая же ты…

– Шлюха-убийца? – перебивает Мальвина. – Я знаю, дорогой. Я знаю.

За приглушённым хлопком следует взрыв адской боли в груди. Не получается вздохнуть! Руки в чём-то липком… Сквозь боль приходит странное, тревожное чувство, будто что-то катастрофически не так. Сеня вцепляется руками в кресло, изгибается в предсмертной агонии и испускает дух.

Несколько десятков фигур с головами, похожими на дыни, и лицами, которые раньше казались бы ему одинаковыми, столпились вокруг стола, на котором лежал Сеня. Он хотел было что-то сказать, но понял, что у него нет не только рта, но и языка, и зубов. Ощущение было не из приятных.

– Это тебе больше не нужно, – передал ему мысленно один из них.

– Кто вы? Где я?

– Мы друзья. Ты дома. Расслабься. Тебе нужно поспать.

Сеня вдруг понял, что и впрямь чувствует острую слабость. Он оглядывает своё тело и видит серую кожу и шестипалые руки. Прислушавшись к своим ощущениям, учёный замечает, что ему совершенно необязательно дышать. Ну и не надо. Это слишком утомительно.... И как уютно и тепло здесь! Это мой дом. Мои близкие рядом. Глаза слипаются сами собой.

– Спи с миром, Сеня. Завтра будет новый день.

Конец.

"Пощади, Господи! Эта погода сведёт нас в могилу!", – думала Лена, закрывая за собой дверь. Она всё ещё ёжилась от холода. На улице влажный ветер обжигал кожу и пронзал одежду как горячий нож масло.

Дальний Восток. Страна крайностей и контрастов. Уехать в эту глушь было большой ошибкой. Но хотя бы этот день позади!

– Лен, ты? – спросил муж.

– Нет.

– Иди есть.

Пока она раздевалась, её длинные светло-русые волосы зацепились за золотой крестик, подаренный отцом на шестнадцатилетие. Единственная вещь, которая их ещё связывала. Она чуть не задушила себя, пытаясь освободиться.

– Блин!

Когда с этим было покончено, взгляд Лены упал на полку. На ней лежали письма. В душу прокралось странное щемящее предчувствие. Она поняла, что почему-то боится этой стопки конвертов и газет.

– Ты почту смотрел?

– Не-а.

Новость о смерти младшей сестры не вызвала у Лены слишком сильных чувств. А могло ли быть по-другому? Да, она поплакала, вспоминая о лучших моментах детства. Но их было не так уж и много, а когда они подросли, между сёстрами и вовсе вырос незримый барьер.

С тех пор как оказалось, что мама указала в завещании единственным наследником Ольгу, между ними не могло быть прежнего тепла. Лене всё время приходилось жить с мужем на съёмных квартирах, бесконечно откладывая зачатие желанного ею ребёнка до лучших времён. Времён, которые уже не наступят… Ну а младшая, скажем так, нравственно дезориентированная сестра получала в своё пользование и деньги, и их старую Тойоту, и просторную квартиру – ну в очень удачном районе. Трёхметровые потолки, школа, детский сад и парк рядом с домом – словом, всё, о чём только может мечтать человек.

Лена не стеснялась своих желаний. Разве это не нормально – желать для себя лучшей жизни? Но, увы, жизнь – не коробка конфет. Она научила Лену, что желания и действительность столь же непохожи, как две стороны Луны.

Папа говорил, что Господь всегда испытывает нас самым неожиданным образом. А ещё, что лучший способ рассмешить Бога – рассказать ему о своих планах… Достойный и глубоко верующий человек, он собирал деньги на реставрацию церкви, но погиб в автокатастрофе, когда Лене было шестнадцать – через три дня после её дня рождения.

Мать тогда окончательно потеряла веру и совершенно оскотинилась. Поладить с ней стало невозможно. Когда Лена вышла замуж за Букина и уехала из дома, та видимо решила, что заботиться о дочери больше нет надобности. С тех пор Лена не знала ничего, кроме нужды и работы. Но на связь с семьёй она и сама практически не выходила, частично конечно же из желания доказать, что она может жить сама по себе, хотя в основном из-за того, что каждый разговор с родными оставлял на её душе очередную незаживающую рану.