Свиридов уже понял, что осколок его не убил, и придя в себя, начал восстанавливать управление. В течение получаса в разных «норах» смогли найти троих бойцов – испуганных, но живых. Попав под уверенное командование, преодолевая свои страхи, они включались в боевую работу, возвращая взводу боеспособность.

Незаметно стало темнеть – день прошёл очень быстро. Сил, физических и моральных, не было даже на то, чтобы выставить дозоры. У всех, после пережитого, наступила апатия и физическое истощение.

– Нам должны прислать подкрепление, - заявил Свиридов.

Они вдвоём с Горячевым сидели в углу холодного гаража. Было понимание, что вот здесь и сейчас никто не придёт им на помощь, никто не окажет поддержки. Просто очень хотелось в это верить, потому что верить они уже не могли ни во что. Всё получилось как-то неправильно, как-то наперекосяк. Вопреки всей мыслимой военной науке, выполняя приказ, они переправились через реку, отрезав себе отступление. Они оторвались от собственной брони, которая осталась на том берегу, у них не было поддержки артиллерии. Всё было, словно, на «авось». Но не пронесло.

Они вступили в бой с неизвестными силами противника – никто не знал, какие враг осуществляет манёвры, какой может иметь замысел. Да чего так далеко заходить… Свиридов даже не знал, что делается за пределами этого холодного гаража. Они оставались здесь только потому, что не знали, куда им отходить, опасаясь, что части ВСУ уже перерезали отход к реке и выставили засады.

– Не будет подкрепления, - сказал Петр. – Мы не продвинулись вперёд, успеха на нашем направлении нет, и поэтому наращивать усилия здесь никто не будет. Скорее всего, утром прикажут отойти.

– Отойти куда? – безысходность наполнила слова лейтенанта. – К броду? Ты видел, у них коптеры… они контролируют каждый наш шаг. А мы – как слепые котята. А ещё вчера мы обсуждали, как будем входить в Киев, и какие банкоматы категорически грабить нельзя, а про какие указаний не было! Никогда не думал, что буду умирать под стенами самого русского города…

– Всё по-глупому… - согласился Петр. – Аж зло берёт. Не организовано ничего… и людей сколько уже погибло…

В этот момент заговорила рация у Свиридова – на связи был комбат. Лейтенант вышел из помещения, чтобы улучшить качество связи. Через несколько минут он вернулся:

– Михайлов приказал к пяти часам утра подготовить раненых к эвакуации. На реке наведут понтонную переправу, к нам зайдут боевые машины…

– Отлично, - Петр поднялся. – Пойду - прилягу. До утра, я так понимаю, я никому уже не нужен. Всем спокойной ночи.

Одной рукой забрав из дома матрас, он спустился в подвал, наполненный людьми, пристроился в углу. Его бил озноб от холода, от потери крови, но сильнее всего проявлялась усталость последних дней. Несколько раз он проваливался в короткий сон, и ему или снилось, или просто казалось, как утром его несут на носилках, как кладут в УАЗ-буханку, как они переезжают по наведённой переправе, по обузданной понтонами реке, как потом едут-едут… и вот уже белые госпитальные простыни… какой-то медицинский профессор спасает ему руку, и вот рука уже как новенькая – осталось только зажить швам… а вот и медсестра нависает над ним с неприлично расстёгнутым халатом…

Снаружи то и дело раздавались взрывы, иногда ночь перерезали автоматные очереди, к утру всё затихло.

– Петя, поднимайся, - его толкнули в плечо – в плечо раненой руки.

Горячев взвыл от боли – промедол уже давно прекратил своё действие. Кровь сочилась из-под повязки, которую Петр в течение ночи пару раз перематывал, отпуская на время жгут.

– Что, эвакуация пришла? – спросил он.

– Да, - ответили ему.

Он поднялся в гараж, вышел на улицу. Здесь его ждали два легкораненых бойца.

– Товарищ сержант, по рации сообщили, что мы можем выходить к переправе. Идёмте, пока не рассвело.

– Как идёмте? – удивился Петр. – А где «буханка»?

– Какая «буханка»? – спросил боец.

Горячев со всей очевидностью осознал, что никакого понтона никто не навёл, и навести не мог – за последнюю неделю он в глаза не видел никакой инженерной техники, и уж тем более, переправа не могла появиться из ниоткуда, не могла сама навестись через реку.

– Надо же, столько лет в армии, а сам в сказку и поверил… - сказал Петр. – Идём…

Этой же просёлочной дорогой вчера утром рота заходила в деревню. На пути к реке парни несколько раз останавливались и отдыхали. Особенно тяжело было идти сержанту, который потерял много крови, и фактически держался сейчас только на волевых. Бойцы пытались ему помогать, но Петр отмахивался, считая, что их помощь может пригодиться только тогда, когда силы оставят его окончательно. Бронежилет он бросил где-то в самом начале пути, недалеко от дома, в котором выдалось провести ночь.

– Я дойду, - сказал он несколько раз. – Сам дойду! Я смогу!