Прежде чем распахнуть ее, он быстрым взглядом окинул номер. Все было на месте. Образчики тканей, положенные так, чтобы они бросились в глаза, должны были произвести впечатление, что обитатели номера — это приезжие коммерсанты.

Дверь распахнулась. На пороге ее стояла совсем молоденькая девушка, лет восемнадцати. У нее были светлые волосы, голубые глаза, кокетливые манеры. Когда она увидела сыщика, глаза ее широко раскрылись. Она взглянула на металлические цифры, прикрепленные к наружной стороне двери.

— О, — сказала девушка, улыбаясь. — я кажется, ошиблась.

— А может быть, и нет! — сказал агент, ухмыляясь.— Вы не от «Консолидейтед Фабрик Компани»?

— Нет! — Девушка глядела мимо этого сыщика и, заметив другого, хлопочущего с деловым видом подле образцов тканей, поспешно повторила:

— Нет, нет! Я ошиблась, я вышла не на том этаже.

— Все в порядке, — сказал сыщик, притворяя за ней дверь.

Когда блондинка подошла к лифту, открылась дверь номера напротив того, который занимали «торговцы мануфактурой». Третий сыщик, посаженный сюда, чтобы следить за каждым, кто постучит в номер Лопеса, тоже вошел в лифт и нажал кнопку спуска. Девушка мельком взглянула на него и больше не обращала внимания. Очевидно, она не опасалась его. Внизу сыщик незаметно указал на девушку четвертому агенту, который ожидал в холле специально на такой случай.

Тем временем агенты просматривали все книги записей приезжающих в отель Тафт с момента, когда Лопес там остановился. Особое внимание обращали на тех, кто выбыл сразу же после несчастья с Лопесом. Таких обычно задерживали. Служащих отеля, особенно коридорных и официантов, допрашивали, чтобы получить побольше сведений о смуглом джентльмене, который давал на чай не больше пяти центов. Но ничего существенного узнать не удалось.

В Вашингтоне оттиски пальцев Лопеса никак не совпадали с дактилоскопическими снимками, имевшимися в картотеке ФСБ. Так же обстояло дело и с фотографией покойного. Но Гуверу черты Лопеса казались явно немецкими, а не испанскими. Испанский паспорт, по всей вероятности, был фальшивым, решил Гувер. Лопес, быть может, даже красил в темный цвет волосы и в смуглый — кожу, чтобы придать себе облик настоящего испанца.

У Брасс-Рейл два официанта узнали Лопеса на фотографии. Человек этот, сказали они, часто занимал столик в глубине зала. Компаньонами его были совсем молодая голубоглазая блондинка, которая как будто записывала все, что он говорил, и человек средних лет с бледным лицом и в больших очках. Очевидно, девушка и человек в очках, как вспоминали официанты, были подчиненными этого смуглого джентльмена, ибо иногда ждали час или больше, покуда он не входил со светлокоричневым портфелем подмышкой. Портфель это с каждым часом начинал играть все большую роль; Лопеса никогда не видели без портфеля.

Официанты из Брасс-Рейл понятия не имели, чем занимались эти трое, и никогда не слыхали, чтобы те разговаривали по-немецки. Но они заметили, что у человека с портфелем был испанский акцент, а мужчина в больших очках и девушка говорили с несомненным немецким акцентом.

К концу второго дня расследования фотография белокурой девушки, заходившей в номер к Лопесу, была уже на столе у представителя ФСБ в Нью-Йорке. Снимок сделал сыщик, дежуривший у входа в отель Тафт: он прикинулся уличным фотографом, который моментально снимает прохожих и затем пытается получить заказ на только что сделанную фотокарточку. Блондинка ничего не заподозрила.

Девушку выследили до самого ее дома в Маспете (Лонг-Айленд). Соседи сказали, что то была Люси Бемлер, дочь немцев, приехавших сюда пять лет назад. Насколько удалось установить, мать и отец ее не симпатизировали гитлеровскому режиму. Мать Люси заявила как-то в бакалейной лавке, что они уехали из Германии из-за Гитлера. Однако, если верить соседским сплетням, собранным агентами мистера Гувера с помощью местной полиции, Люси была активным работником в организации немецко-американской молодежи. Деятельность таких организаций тесно связана с «Германо-американским союзом», а нити от этого союза вели в Берлин.

Агенты узнали, что Люси недавно окончила школу в Манхаттане и примерно месяц назад нашла работу. Работала она, как говорили соседи, у одного крупного дельца в Нью-Йорке и должна была каждый день ездить в город. Но она никогда не оставалась в городе долго и, очевидно, большую часть работы делала на дому.

Фотографию Люси доставили в Брасс-Рейл. Здесь снимок опознали: именно она частенько сиживала за столом с обоими мужчинами. Лифтеры в отеле Тафт тоже моментально узнали фотографию. Молодая леди, сказали они, посещала отель ежедневно и всегда выходила на одном и том же этаже. Так было с тех пор, как Лопес остановился здесь. Но выходила она этажом выше, а не там, где жил Лопес.

Видимо, смуглый джентльмен был опытным конспиратором и научил девушку появляться так, чтобы ее визиты не могли быть поставлены в связь с его проживанием в отеле.

На третий день агенты, следившие за мелким чиновником из испанского консульства, проследовали за ним до здания на Баттери-Плейс, № 17. Не было нужды входить вслед за ним: все было ясно — здесь помещалось германское консульство.

Это хорошо вязалось с догадкой Гувера, что Лопес, видимо возглавлявший шпионский центр, членами которого были Люси Бемлер и еще не опознанный человек в больших очках, работал с помощью германского консульства в Нью-Йорке. Гувер добился ордера прокуратуры, дававшего его людям доступ к регистратуре Американской телеграфной и телефонной компании; они смогли проверить все телефонные переговоры, которые велись германским консульством: 18 марта — в день, когда Лопес попал под автомобиль, и 19 марта — в день, когда он умер, Гувер мог убедиться, что число телефонных звонков из консульства в Нью-Йорке в германское посольство в Вашингтоне резко увеличилось, начиная с того самого часа, как Лопес стал жертвой несчастного случая на Таймс-Сквер.