Что это я — плохая дочь.

И, если раньше я сильно по этому поводу переживала, хоть и храбрилась, и умом понимала, что это неправильно… Но переживала, да.

То теперь как-то все иначе.

То ли я стала взрослей.

То ли беспринципней и наглей.

Но сейчас мне не хочется ее слушать.

И идти к ним не хочется.

Просто не хочу, вот и все!

— Ладно, — неожиданно отвечает мама, — на следующей неделе приходи в гости. Я напеку блинов. Просто так приходи. Не съедим мы тебя.

— Ага… — бормочу я, — пока.

Отключаюсь, стою пару секунд в легком ступоре, не понимая, что случилось. Чего это мама такая… покладистая? Вообще на нее не похоже.

Но затем реальность врывается в мои мысли перезвоном телефона.

Открываю сообщение, улыбаясь невольно, бегу к окну.

Так и есть, машина Камня уже стоит внизу, приковывая к себе взгляды всех девчонок, и тех, что на крыльце стоят, и тех, что еще не вышли из общаги, а просто прилипли к окнам.

Дверь со стороны водителя открывается, и Камень ступает на мерзлый асфальт, ежится от ветра, поднимает ворот куртки, задирает голову, режет взглядом по окнам, безошибочно находя мое, и меня за занавеской.

Коротко ведет подбородком, приглашая на выход.

Вглядываюсь в тонированные в хлам окна машины, и, кажется, вижу еще одну тень на заднем сиденье.

На секунду пугаюсь, что сейчас не только на Камня будет вся общага любоваться, но и на Лиса, но дверь машины не открывается.

Выдыхаю и, опомнившись, принимаюсь бегать по комнате, собираясь.

Маринку чуть раньше забрал Тигр, потому никто мне не мешает своими бесценными комментариями.

Сегодня первый учебный день, сразу пять пар поставили, видно, чтоб мгновенно настроить на нужный рабочий лад.

А потом Колесник писал, что пары — парами, а репетиции никуда не денутся. Впереди Четырнадцатое февраля, потом Двадцать третье, а потом Восьмое марта. Короче говоря, две хлебных недели, которые прекрасно подпитывают те декабрьские две недели, которые кормят весь следующий год.

Учитывая, что я за эти две недели получила столько, сколько отец на своем заводе за год не зарабатывает, понятно, что к репетициям я отношусь крайне серьезно.

И даже на эту тему провела строгий разговор со своими парнями… Боже… Как к этому можно привыкнуть? Как? И как я умудрилась это сделать?

Нет слов, наши новогодние бешеные каникулы очень мне помогли в принятии себя, как невероятно развратной нимфоманки, но вот по статусу для общественности до сих пор страхи.

Конечно, парни уверили, что никто не собирается ничего афишировать, хотя, им самим глубоко пофиг на сплетни.

Но, так как мне не пофиг, то они будут стараться…

Если я буду стараться.

На мой невинный вопрос, как именно я должна в свою очередь стараться, мне тут же показали.

А потом еще несколько раз закрепили материал.

Бешеные праздники, что и говорить…

Иногда, когда мне удавалось побыть одной (мало, очень мало времени), я пыталась найти в себе что-то… Протест какой-то, например. Потому что, если рассуждать логически и с точки зрения морали, то, что мы делали втроем было более чем аморально. Неправильно.

Извращенски, чего уж там.

И мне по этому поводу, как правильно и в строгости воспитанной девушке, надо бы переживать…

Но не переживалось.

Никак.

Каждый раз, когда я пыталась пробудить в себе это чувство, мозг услужливо подкидывал сцены нашей близости, и все переживания мгновенно испарялись.

Потому что я, конечно, извращенка, но не дурочка, чтоб о таком жалеть.

Да и парни, словно понимая, что меня нельзя надолго одну оставлять, потому что могут появиться мысли, и я начну их думать, приходили и мгновенно забивали весь эфир собой.

А они это умели делать виртуозно.

Я так и не смогла придумать, что делать дальше во всей этой ситуации, какого ждать развития.

Ведь понятно же, что ничего не будет хорошо. Что мы не сможем скрываться вечно. Да и Камень с Лисом — не барашки, чтоб вечно идти у меня на поводу…

Им, конечно же, очень нравилось то, что мы делали, но этот кайф на троих не отменял их очень собственнического отношения ко мне.

Они, даже в кровати, меня бесконечно делили, перетаскивали из рук в руки, ревниво отслеживали, чтоб каждому доставалось чуть больше, чем его сопернику. Больше ласк, больше, поцелуев, больше… меня.

Клянусь, мне иногда казалось, что они меня на части разорвут.

И, самое главное, я не могла понять ни тогда, ни теперь, что это такое, и как скоро это завершится.