Эта проблема подводит к центральному вопросу обоснования глубокой стратегии наступившей эпохи. При этом требуется уяснить характер глубины сопротивления. Сила его имеет тенденцию нарастать и достигает своей высшей, кульминационной точки на стратегическом зените, когда наступающий уже близок к цели и когда обороняющийся вынужден ставить на карту всё, чтобы спасти своё положение.

При взаимоисключающих противоречиях сторон, когда борьба ведётся за их политическую и экономическую выживаемость и невозможность примирения, это сопротивление может на последнем этапе проявить огромную силу. Уже в мировую войну, при обострении противоречий империализма, развитие операции шло по кривой нарастания боевых усилий.

Это не было учтено германцами, которые с большим оперативным напряжением вступили в первое пограничное сражение, но подошли к Марне со слабой готовностью встретить возросшую силу сопротивления англофранцузов. Возрастание кривой боевых усилий в равной степени совершенно не было учтено нами в 1920 году при наступлении к Висле. Тогда, после форсирования Немана, предполагалось даже ослабить армии западного фронта, и завершение похода считалось обеспеченным начальным развитием наступления. Сражение огромного напряжения на Висле выпало из оперативного прогноза, и это было заблуждением. Оно говорило о непонимании динамики развития современной операции. Истощение наступления имеет своей действительной причиной возрастание сопротивления обороняющейся стороны.

В условиях, когда линейная стратегия своим фронтом наступления лишь отбрасывала от себя того, кого надо было бить, когда она нигде не была способна уничтожить живую силу противника, это обстоятельство проявлялось с наибольшей силой, и уходящий противник, выиграв в отступательном манёвре выгодное для себя оперативное положение, оказывался на кульминационной точке развития операции значительно сильнее, чем в начале её.

Между тем наступающий беспечно подходил к этому стратегическому рубикону и полагал, что конечный момент операции будет самым лёгким. В этом заключалась его ошибка. Именно первый шаг, всегда обеспеченный группировкой сил и планомерной подготовкой, будет в этом отношении всегда наиболее лёгким. Трудностей следует ожидать на путях развития, которые заранее не могут быть предусмотрены в деталях. Наивысшего напряжения и кризиса следует ожидать в конце. Искусство и твёрдость оперативного руководства заключаются в том, чтобы к этому решающему моменту подойти с полным предвидением, с новой волной оперативных усилий и во всеоружии требуемых сил и средств для окончательного завершения сокрушительной операции.

Горе тому полководцу, который в современных условиях вздумает подходить к Марне и Висле так, как это случилось в 1914 и 1920 гг. Он бесславно погибнет, как бы ни были значительны его оперативные достижения в наступлении. Более того, чем значительней были достижения, тем ужаснее будет катастрофа, если прогноз не предусмотрел завершающего этапа операции.

Современная операция есть операция глубины, она должна быть рассчитана на всю глубину и быть готова к преодолению всей глубины. При этом должно быть учтено, что глубина силы своего сопротивления имеет тенденцию уплотняться и нарастать по направлению с фронта в тыл. В этих условиях современное оперативное искусство стоит при построении глубокой наступательной операции перед совершенно новой проблемой наступательного боевого порядка. Ясно одно: линейная стратегия одной волны оперативных усилий не может разрешить этой проблемы наступления. Решение должно быть найдено на новых путях эволюции оперативного искусства. При этом не одно положение старой военной теории придётся ломать.

Нужно в первую очередь покончить с тем положением, что стратегия достигает решений на основах принципа одновременности действий. Это положение, распространившее своё косное влияние вплоть до настоящего времени, берёт свои корни из эпохи Наполеона и давно встало в непримиримые противоречия с изменившимися условиями.

Клаузевицем оно было сформулировано в ряде мест его труда:

«В тактике при постепенном вводе сил в дело главные решения откладываются до конца дел; в стратегии же, наоборот, закон одновременного употребления сил стремится всегда к решению в начале общего действия…»

«Тактика допускает последовательное введение сил в дело, а стратегия требует непременно одновременного…»

«Надо употреблять в дело стратегически возможно больше сил; употребление их должно быть одновременное…»

«Стратегия никак не может признать союзником время ради его самого и с этой целью вводить в дело свои силы последовательно и понемногу. Все наличные силы, предназначенные для достижения стратегической цели, должны быть употреблены одновременно…»

«В стратегии рассредоточенное усилие противно сути цели; все наличные силы следует употреблять в дело разом…»

Эта теория, верная для условий эпохи Наполеона и зари линейной стратегии, в эпоху Мольтке, когда операция приводила в общем к одноактному сражению, решавшему задачу одной волной оперативных усилий, оказалась уже несоответствующей новым условиям вооруженной борьбы в эпоху империализма.

Впрочем, и раньше ещё можно было обнаружить её в новых условиях последних десятилетий XIX века. Уже тогда обозначились первые признаки перманентной мобилизации и невозможности достигать в стратегии решения одним одновременным усилием.

Мольтке понимал, что столкнулся с совершенно новым в истории вооружённой борьбы явлением и потом неоднократно повторял:

«Это борьба (т.е. продолжение войны 1870–1871 гг. после Седана) нас удивила с военной точки зрения до такой степени, что поставленный ею вопрос придётся изучать в течение долгих лет».

Это был достойный изучения вопрос. Факт появления новых вооружённых сил после того, как армия первой линии перестала существовать, предсказывал, что в будущем стратегия не сможет решать своих задач одной перволинейной армией, выставляемой в начале войны, и что за ней потребуется из глубины сил второй, а возможно, и третьей линии. То был убедительный намёк на эпоху глубокой стратегии, которую Мольтке смутно предвидел.