Раз уж встала, Уля попила воды и сходила в туалет, после чего вернулась в постель, не забыв погасить везде свет. Последним выключила бра над диваном и улеглась. Снова какое-то время прислушивалась, скользя взглядом по темной комнате, но потом сонливость взяла свое: глаза закрылись.

Однако стоило начать погружаться в дрему, как что-то зашуршало. Прямо в комнате, совсем рядом. А потом послышался тихий плач. Это уже не было похоже на звуки из квартиры этажом выше. Уля снова распахнула глаза и обвела взглядом комнату, приподняв голову над подушкой.

Взгляд зацепился за темный угол. Обычно даже при выключенном свете ей не составляло труда рассмотреть, что там: света с улицы хватало. Но сейчас в углу как будто образовался сгусток тьмы. И тихий плач доносился именно оттуда.

Почувствовав, как кожа покрывается мурашками, Уля осторожно приподнялась на локте, вглядываясь в эту темноту. Та вдруг шевельнулась. Один раз, другой. А потом начала подниматься. Как будто до сих пор кто-то сидел в углу, а теперь вставал на ноги.

Вскрикнув, Уля потянулась к выключателю бра, но когда свет над диваном вспыхнул, в углу никого не оказалось.

19 июня, суббота

г. Шелково

На этот раз труп был свежим, поэтому гниющей плотью в квартире не пахло. Пахло кровью. И судя по интенсивности запаха, крови было много.

Едва переступив порог, Карпатский столкнулся с Соболевым. На этот раз напарник приехал первым и теперь торопился уйти, держа в руках пакет с недорогим смартфоном внутри.

– Ты куда? – поинтересовался Карпатский, на ходу пожимая ему руку в знак приветствия.

Соболев рассеянно ткнул пальцем в потолок и заявил:

– Пойду проверю кое-что, не могу на это смотреть. Поговори с парнем убитой девушки, он на кухне. Должен был уже взять себя в руки, ему Димыч успокоительного дал. Я скоро вернусь.

Карпатский кивнул, провожая его слегка удивленным взглядом. Хоть они и были знакомы давно, близко начали общаться всего с месяц назад, когда их посадили в один кабинет. Все это время Соболев производил впечатление человека с крепкими нервами и притупленной эмпатией. С такой работой, как у них, эмоции хочешь – не хочешь, а приходится приглушать, иначе сгоришь быстро. Но тут, видимо, проняло даже его.

Проняло и Карпатского. Это и в первый раз выглядело жутко, ни с чем подобным он не сталкивался за все двадцать два года службы в полиции, но во второй произвело еще большее впечатление. Поэтому Карпатский лишь заглянул в комнату, служившую в квартире спальней, поздоровался с Дмитрием Логиновым, выяснил, что убийство произошло еще ночью, и поспешил ретироваться, чтобы не смотреть на распотрошенную девчонку.

Парень, нашедший тело, и по совместительству сожитель жертвы, ждал на кухне. Сидел на табурете, широко расставив ноги, опираясь локтями на колени и нервно стискивая сцепленные в замок руки. Голова его была низко опущена, а потому Карпатский не мог видеть лицо, но зато слышал, как он то и дело шмыгал носом, то ли с трудом сдерживая слезы, то ли уже выплакав часть. На кухонном столе лежал пухлый бумажный пакет из пекарни. Запах свежей выпечки перебивал запах смерти, но от этого почему-то становилось только хуже.

– Здравствуйте. Старший оперуполномоченный майор Карпатский. – Он привычным жестом разложил удостоверение, но парень едва скользнул по нему взглядом и сразу снова опустил голову. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Да, конечно, – пробормотал парень чуть хриплым голосом и снова шмыгнул носом. – Задавайте.

– Как вас зовут?

– Павел. Ситник Павел Валерьевич.

– Кем вы приходитесь погибшей?

– Я… – он откашлялся, пытаясь справиться с голосом. – Мы жили вместе.

– Я правильно понимаю, что сегодня вы не ночевали дома?

– Да, на работе был. Ночная смена.

– Во сколько вы ушли и во сколько вернулись?

– У меня смена с восьми до восьми. Так что я где-то в половину ушел, а вернулся ближе к девяти. – Он кивнул на обеденный стол. – В пекарню заходил. Уля любит свежую выпечку… Любила.

– Дверь была заперта, когда вы вернулись?

Карпатский старался задавать вопросы максимально нейтральным тоном. Без нажима, но и без сочувствия. Его опыт показывал, что официальная манера общения часто помогает людям, только что пережившим утрату, держаться. Впрочем, работало это не со всеми, у некоторых вызывало резкое отторжение и злость.

На Павла Ситника его тон влиял положительно. По мере развития разговора он все больше собирался, даже немного выпрямился. Хотя, возможно, просто действовало успокоительное.

– Заперта. На ключ. Уля не запиралась на задвижку, когда я уходил в ночную, а ей утром не надо было вставать. Чтобы я мог сам войти и не будил ее.

– А где ее ключи, знаете?

Ситник кивнул и неопределенно махнул рукой в сторону прихожей.

– Там, в сетке. На комоде. Под зеркалом.

Карпатский отлучился ненадолго проверить: связка девушки лежала на месте.