— Спасибо за совет, — я скептически посмотрел на пятно, на две бутылки и поинтересовался. — У вас ацетона случайно в запасах нет?

— Ацетона? — нахмурился завхоз.

— Его, родимого, свежее пятно лучше ацетоном выводить, — объяснил я экономному хозяйственнику.

— Эх… разорите вы меня с директором, — махнул рукой Степан Григорьевич, развернулся и пошёл своему столу.

Повозился, открывая дверцу тумбы, достал литровую бутылку ацетона.

— На вот, ступай сюда, тряпицу-то смочи. Смотри не пролей, — строго велел завхоз.

— Я аккуратно, Степан Григорьевич, — заверил фронтовика.

— Знаю я ваше аккуратно… бережливости нет… всё бы вам, молодёжи, трынькать да растрынкивать… Ну, куда! Куда! — занервничал Борода. — Кто так сворачивает! Это ж… бумагу в сортир так тереби! Тут аккуратность нужна! Ну, прольёшь ведь, голова садовая! — нервничал завхоз. — Дай-ка сюда! — Степан Григорьевич не выдержал, отобрал у меня из рук тряпку, свернул её в плотный свёрточек, плотно прижал его к узкому горлышку и осторожно перевернул бутылку. — На, держи! Всему вас учи…

— Спасибо, — пряча улыбку, я принял смоченную тряпку и вернулся к рубашке.

Пятно почти высохло, но я надеялся на то, что оно свежее, значит, ацетон уберёт его без следа, а дома застираю, и будет как новенькая, надеюсь.

Пока я тёр, Степан Григорьевич стоял над душой и расстроенно сопел, глядя на то, как я ещё пару раз смачивал тряпку ацетоном. Едва пятно исчезло с рубашки, бутылка с драгоценной жидкостью также моментально испарилась со стола.

— Спасибо, Степан Григорьевич, — глядя на мокрое резко пахнущее пятно, поблагодарил я. — Я, пожалуй, прогуляюсь до колонки, застираю. А то по улице в такой рубашке как-то неудобно…

— До колонки не ходи, — запретил завхоз. — Ступай вон в закуток, у меня там рукомойник… В рубашке-то с пятном не страшно… А вот голым на колонке стираться… Бабы враз разнесут, что новый учитель пьет, — пояснил завхоз.

— Да с чего такая версия? — опешил я.

— Чего? — не понял Борода.

— Не улавливаю логическую связь… — проворчал я, подхватывая рубашку со стула. — Ну, испачкался, застирал на колонке, что не так?

— И-эх, молодость, — усмехнулся Степан Григорьевич. — На селе чего не сделай, всё одно скажут, пил. Так что ступай-ка ты, Егор Александрович, стирайся в тазике. А я тебе покуда одёжку справлю.

С этими словами завхоз махнул рукой в сторону зелёной деревянной короткой стенки, которая разгораживала учебное помещение. Сам же пошёл к ещё одному шкафу и загремел ключами, отпирая дверцу.

— Во, Егор… Александрович… гляди, какую вещь тебе нашёл, — потрясая чем-то непонятным, оповестил меня Степан Григорьевич.

— Это что? — поинтересовался я, скептически присматриваясь к кожаной вещи, аккуратно перекинутой через руку завхоза.

— Во, куртка лётчицкая! — с гордостью заявил завхоз. — Застегнёшься, и все дела! А там и рубаха высохнет!

Я принял потёртую одёжку, развернул и едва сдержался, чтобы не охнуть от восхищения. В моих руках оказалась знаменитая шевретка наших лётчиков. Уж не знаю, где Степан Григорьевич её раздобыл, но видно было, что куртка с историей.

— Друга моего куртка… — со вздохом пояснил завхоз. — Борьки Завгороднего… воевали вместе… вот… он погиб, а я вот… такие дела… да… А куртку Борька-то сынишке просил передать… а я съездил, ты не думай… да только ни жены, ни сына у него не осталось… всех война прибрала… а я вот сохранил память… да… Держи, Егор Александрович… Токма верни в целости, — строго велел фронтовик и отвернулся.

— Не беспокойтесь, Степан Григорьевич, не испорчу. Спасибо, — негромко поблагодарил я, надел куртку, застегнулся и окликнул завхоза. — Вроде ничего так, да?

Бород что-то фыркнул себе под нос, повернулся ко мне, окинул септическим взглядом и повторил:

— Не попорти.

— Обещаю.

— А рубаху ты на турник повесь. Ветерком обдует, они и высохнет, покуда ты с ребятишками возишься.

— Понял, спасибо, Степан Григорьевич, — ещё раз поблагодарил я заботливого хозяйственника и выдвинулся к выходу.

Уже на пороге завхоз окликнул меня ехидным голосом.

— Егора Александрович, так чего, говоришь, стул-то из окна выпал никак?

— Никак нет, Степан Григорьевич, — уверенно ответил я, не оборачиваясь. — Тряпку с куста доставали, стул из класса принесли.

— Ну-ну, — хмыкнул завхоз. — Из класса принесли… ну-ну…

Я покинул мастерскую, свернул в сторону спортивной площадки, и только тогда выдохнул с облегчением. Пока мы возились с моей рубашкой, директор ретировался из владений трудовика и скрылся в неизвестном направлении. Завхоз, похоже, тоже подзабыл, что требовал меня в третейские судьи. Чему я искренне порадовался.