— Когда ты рядом мне гораздо лучше. В то время, как я тебе позвонила, у меня была паническая атака, мне стало трудно дышать, я не могла устоять на месте, меня знаешь, будто съедали мысли, а потом, чтобы отвлечься я занялась уборкой, убрала всю квартиру, разморозила морозильник, но не помогло и вот я позвонила тебе, чтобы поговорить с тобой и успокоится.

Ничего себе. У Оливии тоже они были. Но, чтобы отвлечься от них, она рисовала картины. Она очень любила живопись. Натюрморты, пейзажи и всё такое. Она хотела стать известным художником, но не получилось. А Адель, чтобы успокоится убирается значит, интересно. Но, панические атаки-это плохо. Значит, Адель очень беспокоится о будущем.

— Паническая атака? — удивился я, аж брови поднял. — А что послужило панической атаке? Какова была причина? — ну мне кажется причину я знаю, скорее всего — это её папа. Она очень боится его потерять. Адель без него дышать не сможет.

— Я снова думала о папе. Как он там. Только не смейся, пожалуйста, — с просьбой обратилась она ко мне.

— Ты что дурочка, я не буду над таким смеяться, мы же не в цирке, ты не клоун, а я не зритель. Иди сюда, моя малышка, обниму тебя.

Я поцеловал её нежно в лоб, с таким трепетом. Потом перешёл к щеке, а затем к другой, чуть позже к носу и самое жаркое оставил напоследок-губы.

Губы в губы. Лицом к лицу. Тело к телу. Сначала облизал её губы по часовой стрелке, а потом против часовой стрелки. Её губы былибыли к

акого-т

о очень кисло-сладкого вкуса какой-то ягоды, но не могу сказать какой именно. Потом уже пошел в атаку, то есть в рот. Это уже был настоящий французский поцелуй. Рот в рот.

Язык к языку. И тут бац.

— Даниэль, остановись, тут мама. Иначе мы не остановимся и у нас дело дойдёт до гораздо большего, чем поцелуй. Ты знаешь это, как никто другой. И не мне тебе это напоминать.

Адель прерывает наш горячий поцелуй, который через несколько секунд перерос бы в 18+. И ещё мама Адель как нельзя вовремя приехала. Мы буквально друг друга чуть не съели. Она ежевика, а я человек, который не может жить без ежевики, и мы не можем существовать друг без друга. Круговорот.

— Ты знаешь твои губы очень сладкие. Не могу понять только что это за вкус? — говорю это и одновременно облизываю свои губы, на которых остался вкус этой помады.

— Вкус…ежевики.

— АААА, как я не догадался, я же ежевика.

Капец. Я же ассоциируюсь у неё с ежевикой. Ничего себе. Я в шоке. Она всё купила ежевичное. И шампунь, и помаду. Осталось только купить ежевичные духи.

— Ладно, Даниэль тебе пора. Встретимся завтра, я к тебе приеду, ок?

— Окей, буду ждать тебя, моя сладкая ежевичка. Целую тебя.

— Голубоглазик. Пока, сладких сновидений тебе, хочу, чтобы тебе приснилась я.

Посылает мне воздушный поцелуй. Ну до чего же милая девчонка. Неужели

я настолько влюбился. Любовь-это прекрасное чувство. Ехал я домой со спокойной душой. И с бабочками в животе. Мне кажется их там тысяча.

Суббота. Люблю субботу. Просто за то, что никуда не нужно спешить. Можно спокойно полежать в кровати столько, сколько хочется, а не вставать по будильнику и сразу вставать с кровати и бегом в душ.

Сегодня обещала ещё Адель прийти. Куда пойдём и чем позаниматься? Нужно решить. Приглашу ка я её в клуб потанцевать. Буду надеятся, что её понравится.

О, кто-то пришёл. Смотрю в глазок и это моя ежевичка, моя малышка. Аделина.

— Проходи, — приглашаю её во внутрь.

На ней чёрные очки.

— Пожалуйста сними очки, я прошу тебя, — смотрю на неё стреляющим взглядом.

— Ну они дополняют мой образ, а если я их сниму, то будет некрасиво, — начала она говорить мне.

Ну раз она не хочет снимать, то сниму я.

Снимаю и вижу синяк. Опять. Теперь точно могу сказать, что это её мама. Но как так можно, она ведь мать. Она самое дорогое, что есть в жизни каждого человека. И с каждым ударом, который она наносит Адель, отталкивает от себя всё дальше и дальше. И Аделина вовсе перестанет с ней общаться и может дойти до того, что она перестанет называть её мамой, а это самое страшное для матери. Жаль, они этого не осознают. А когда осознают, будет очень поздно.

— Ничего не говори, Адель. Пошли я намажу тебе мазь, уже к вечеру этот синяк пропадёт.

— Пошли, — просто и легко согласилась она.

Я знаю, что она снова придумает какую-нибудь отмазку, что это сделала не её мама, что где-то ударилась или поцарапалась. А я снова должен буду сделать лицо, будто поверил в её слова. Не хочу мучать ни её, ни себя. Так будет лучше. Ну я просто не понимаю и, возможно, никогда не пойму, как можно так обращаться с родным ребёнком. Если бы моя мама подняла руки на Оливию, то она бы точно не простила маму. А Аделина не то что общается со своей мамой, так ещё и обнимает её, пускает к себе домой переночевать. Она очень сильный душой человек. Добрый и светлый человек. Таких, как она один на миллиард.