Из раздумий мятежного флотоводца вырвал вкрадчивый голос дежурного офицера связи:

— Господин адмирал, Козицын на связи! Ожидает ваших распоряжений!

— Соединяй! — рявкнул Самсонов и решительно шагнул к монитору.

Тот послушно замерцал, и над проекционной панелью возникло усталое лицо Василия Ивановича Козицына — бессменной правой руки Самсонова, опытнейшего космического флотоводца и грозы американского флота. Пронзительный взгляд серых глаз старика, казалось, был способен прожечь насквозь не только обшивку вражеского корабля, но и самое душу нерадивого подчиненного.

— Василий Иванович, слушай мой приказ. Немедленно собирай свою дивизию и бросайся вдогонку за сбежавшими кораблями «янки»… Любой ценой не дай им покинуть пределы столичной системы! Перехватывай, блокируй, тарань — что хочешь делай, но эти предатели не должны соединиться с мятежниками Грауса! Не мне тебя учить… Кто не захочет сдаваться — уничтожай на месте. Но чтоб ни один корабль однорукого ублюдка Джонса не сумел улизнуть! Особенно постарайтесь насчет «Юты»…

— Догнать их не получится, Иван Федорович, они включили «форсаж», а моим кораблям еще нужно подготовиться к погоне, — нахмурился Козицын, которому явно не хотелось выступать в роли гончей, да еще и карателя в придачу.

Василий Иванович, будучи человеком чести и не запятнавшим себя участием в кровавых бесчинствах последних дней, прекрасно отдавал себе отчет в том, что американцы во главе с Илайей Джонсом навряд ли захотят вот так просто сдаться на милость победителя и выкинуть «белый» код-сигнал. Скорее всего, эти ребята предпочтут сражаться до последнего, но не пустят русских космоморяков на свои палубы.

А ведь среди тех, по кому вот-вот придется открыть огонь на поражение, было немало и наших соотечественников. Как-никак, часть экипажей эскадры Джонса состояла из русских добровольцев и кадровых офицеров, приданных американским кораблям в качестве усиления. Да и сами вымпелы в составе мятежного соединения имелись не только американские, но и исконно российские — те, что совсем недавно влились в дивизию союзников для участия в боевых операциях.

Такая перспектива претила Козицыну до глубины души. Ведь Козицын был далеко не кровожадным головорезом, а честным служакой, годами водившим в бой корабли, но при этом сохранившим некие моральные принципы. В отличие от своего шефа, сделавшегося в последнее время совсем уж отмороженным, Василий Иванович не мог позволить себе так буднично и деловито размышлять об уничтожении людей, чья единственная вина состояла лишь в том, что они посмели иметь собственное мнение.

Но что делать? Не выполнить прямой приказ командующего, да еще отданный в столь жесткой и недвусмысленной форме, было равносильно самоубийству. За одно лишь промедление или колебание рисковал мигом угодить под трибунал. А за открытый саботаж расправа последует и вовсе без проволочек и формальностей. С Самсоновым в его нынешнем настроении шутки плохи — живо шлепнет у ближайшей переборки и не поморщится. Слишком уж он сейчас на взводе и готов рубить сплеча, не особо задумываясь о последствиях.

Раздираемый мучительными сомнениями, Козицын лихорадочно пытался отыскать выход из тупиковой ситуации.

— Ничего, — небрежно отмахнулся меж тем Иван Федорович. Для этого поимка и уничтожение беглецов были всего лишь вопросом времени, простой технической задачей, не стоящей излишних размышлений или сантиментов. — Сейчас не догонишь — догонишь, когда корабли Илайи остановятся возле межзвездного перехода и начнут малыми партиями просачиваться в Новорязанскую систему. Вот тогда и бери их тепленькими, прямо на месте. А кто не захочет сдаваться — расщепи на атомы к чертям собачьим, невзирая на национальную принадлежность экипажей! Предателей нужно уничтожать, а не миндальничать с ними…

Самсонов говорил жестко и безапелляционно, и Козицын, при всем желании, не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы хоть как-то возразить этому человеку, взявшему сегодня верх над всеми ними. Во всяком случае — открыто, не опасаясь немедленных кар за строптивость и бунтарство.

Поэтому Василий Иванович, тяжело вздохнув, лишь молча кивнул головой, показывая, что приказ им понят и принят к исполнению. А затем, натужно улыбнувшись и отдав честь, исчез с экрана связи. Приходилось подчиняться, ибо иного выхода пока не находилось. Во всяком случае, в открытую идти против течения, бросая вызов воле Самсонова, сейчас определенно не стоило. Себе дороже выйдет…

Через несколько минут после завершения не слишком приятного разговора с начальством корабли 3-й линейной дивизии наконец-то стали один за другим покидать свои позиции в строю и собираться в походную колонну. Это означало, что Козицын приступил-таки к выполнению отданного ему приказа — организовал погоню за мятежным соединением американцев и примкнувшим к ним русских моряков. Корабли Василия Ивановича, подобно своре разъяренных мастиффов, сорвавшихся с цепи, ринулись вслед удаляющимся силуэтам на самой границе видимости тактических карт.

Козицын, нахмурившись и барабаня пальцами по подлокотнику командирского ложемента, раздумывал о превратностях судьбы, забросившей его в этот злосчастный переплет. Вот Илайя Джонс этот наглый и спесивый «янки», привыкший людей за людей не считать — по странному стечению обстоятельств повел себя наиболее достойно и мужественно, чем сам Василий Иванович и все остальные. Не пожелал соучаствовать в беззаконии и терроре, учиненном новоявленным диктатором. Взбунтовался, плюнул на сомнительные выгоды и подался в бега, уводя за собой преданные ему команды. Убить его только за то, что он не стал кривить душой?