Матери было просто ответить себе на эти вопросы. Религиозная и легко внушаемая, она просто открывала свою карманную библию, и та отвечала ей.

«Такова воля Его», – вслух читала мать, и этого ей было достаточно.

Такова воля Его, говорят мудрые люди. И смиряются, перестают думать и вопрошать. Этого им вполне достаточно.

Я была не такой. Мой пытливый ум заставлял меня спрашивать дальше: «А почему его воля именно такова?»

Помню, как сжав кулачки, запрокинув голову, подолгу стояла я на улице и с гневом всматривалась в небеса, требуя от них ответа:

«Почему из всего огромного количества людей Ты выбрал именно нас, чтобы поразить нас вот так, до основания? Почему именно моего отца? За что Ты с ним это сделал? За что Ты сделал это со мной?»

Религия, в которую вдруг ударилась мать, не давала мне ответов. Не нашла я их и в куче умных книг по психологии, которой увлеклась в те годы. Именно тогда – на обломках моего детства – я впервые столкнулась с тем, что эти книги лгут. Например, что «все будет хорошо, если только настроиться на хорошее, если просто верить». Правда? Но ведь я не настраивала себя на то, что мой отец умрет. Почему это случилось? А как быть после того, как самое страшное все же случается? Как дальше с этим жить? Кому верить? Об этом книжки молчали.

Страшно думать, что самое плохое может с тобой произойти – независимо от того, настраиваешься ты на это или нет. Особенно страшно думать, что так теперь будет всегда. Но именно так я и думала. У меня дыхание перехватывало от предчувствия того, какая печальная судьба мне уготована. Это жутко: уже в самом начале жизненного пути предчувствовать, что жизнь твоя будет именно такой. Я знала – у меня не хватит сил и мужества ее прожить.

«Но я не смогу так! Но как тогда защититься от новых страданий? Как оградить себя от них? Как сделать так, чтобы больше никогда не страдать?»

В таких мучительных размышлениях проходило мое трудное детство.

***

Вскоре, я узнала, на кого направить свое возмущение и негодование.

Однажды, спустя несколько месяцев после смерти отца, мы с матерью смотрели вечером телевизор. Шел выпуск новостей на одном из местных каналов. Вдруг мать побелела, встала и, указав трясущейся рукой на какого-то дядьку с огромной уродливой бородавкой на носу, сказала:

– Это он виноват в смерти твоего отца.

Я назвала его Бородавочником. Я хорошо запомнила эту мерзкую рожу. Я не знала, кто этот человек, не знала, как он может быть виноват в смерти моего отца, ведь отец умер от сердечного приступа. Мать наотрез отказалась что-либо объяснять. Она никогда больше не говорила об этом. Но тех ее слов, ее побледневшего лица и обвинительно вытянутой руки мне было достаточно: Бородавочник виноват! Я поклялась, что вырасту, найду его и убью. Я его достану!

Ночью, перед сном, я мысленно разговаривала со своим врагом, я ему грозила:

«За все мои детские слезы, за мои сжатые кулачки! Я буду приходить к тебе, врываться в твои мысли. Я БУДУ КРИЧАТЬ В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ!».

Мать и не знала, что годами после смерти отца я вела в своей детской голове разговор с Бородавочником.

***

В жизни большинства людей всегда что-то происходит. Одни события сменяют другие. Бывает, случается и что-то хорошее.

Но для нас время словно остановилось. Когда умер отец, наша жизнь застыла. Мы застыли. Дни, месяцы, годы – все было одинаковым. Ничего не происходило и произойти как будто не могло. Никаких радостных событий, никакой неожиданной удачи, никаких счастливых перемен – только война за выживание. Мать тянулась из последних сил, чтобы мы не умерли с голода. Работая день и ночь за нищенскую зарплату, она махнула рукой на себя. Денег, которые она получала, хватало на ежедневную порцию макарон и на один сапог, вместо двух – и то, если копить несколько месяцев. Многие жили плохо тогда – такое было время. Но положение нашей осиротевшей семьи было особенно плачевным.

Уже потом в какой-то очередной умной статье я прочитала о том, что люди тупеют от стресса. От постоянных проблем и невзгод. Именно это с нами и произошло. Наши головы отупели от свалившихся на нас бед. Нас охватила какая-то непобедимая, непреодолимая апатия. Мы словно впали в душевную летаргию. Мы чувствовали бессилие и полнейшее безразличие к нашей дальнейшей судьбе. Мы заперлись в своем горе и без лишней необходимости не выходили на улицу. Так мы и жили вдвоем, на краю города, в нашей маленькой чужой квартирке, со стенами цвета зеленки. Их ядовитый цвет был едва ли не единственным, который я различала тогда. После смерти отца мир стал терять свои краски. Каким-то непонятным для меня образом он становился серым.

Никто не хочет сталкиваться с чужим несчастьем: оно как зараза. Люди боятся – а вдруг пристанет? Словно чувствуя нашу обездоленность и загубленность, от нас отвернулись. К нам никто не приходил, никто не интересовался нашей судьбой. Про нас забыли.

Очень редко из другого города приезжала мамина троюродная сестра с мужем. Это были наши единственные гости. После традиционных поцелуев и объятий, они с «жалостью» осматривали меня и «сочувственно» говорили матери:

– Какая же она у тебя худая! Одни кости!

Далее следовали сетования на то, как же мне не повезло в жизни уродиться такой убого-худосочной, как же меня, несчастливицу, так угораздило. И все ли в порядке у меня со здоровьем? Так ведь и замуж никто не возьмет! Тетка с ее мужем обступали меня, прижимая меня к стене, словно пытаясь раздавить своими здоровыми упитанными телами. Их толстые розовые щеки сочувственно подрагивали в такт их словам.

В их словах была доля истины. Потеря отца сказалась не только на моем душевном состоянии, но и на физическом: в один момент у меня сломалось все и сразу – все, что только есть в человеческом организме. Я не могла дышать, меня преследовали приступы головокружения, когда темнело в глазах, и я чуть ли не падала от внезапной потери сил. Тогда я услышала и на всю жизнь запомнила это странное сочетание слов: «вегето-сосудистая дистония». Не понимая их значения, я их просто запомнила. Запомнила и то, что с этим ничего нельзя поделать.