Когда ты держишься, держишься из последних сил, чтобы не сломаться окончательно, Вселенная обязательно добавит тебе каких-нибудь новых испытаний. Пусть даже в виде двух тупых, бесчувственных отморозков, которые почему-то живут именно в твоем дворе и обязательно почему-то попадаются именно тебе. Я шла и несла в себе детское, но уже истерзанное и разбитое сердце, чересчур большое для моего тела. Ему, наверно, не хватало только одного злого слова, чтобы разбиться окончательно. И это злое слово не заставило себя ждать: уродина. Я делала вид, что не слышу, но внутри у меня словно что-то обрывалось. Я как будто стояла под градом каких-то осколков. Странно: казалось, раньше я уже стояла под градом осколков, правда не помнила, где и когда. И сейчас они – эти осколки – все продолжали лететь. Они летели на меня непрерывно – целый град осколков. Изо дня в день – так, что в какой-то момент я свыклась с ними, перестала их замечать. Но это не значит, что они перестали меня ранить.

– Мам, я правда уродина?

Я стояла напротив зеркала, с болью вглядываясь в свое отражение. Надо сказать, что я действительно выглядела удручающе после долгих месяцев, проведенных на больничных койках: страшно худая, бледная, с темными кругами под глазами.

– Нет, что ты! Ты очень красивая девочка! – быстро отвечала мать притворно радостным тоном. Но в глазах ее отражалась жуткая, неутешительная для меня правда. Эта явная и совершенно напрасная ложь причиняла мне еще большую боль, чем если бы мать сказала, как есть. Я знала, она пыталась успокоить меня, но лучше бы она этого не делала.

«Значит, я действительно безнадежна», – с горечью подумала я.

Когда я резко вытянулась за лето, помимо худобы и бледности окружающих перестал устраивать и мой рост. Это тоже было моей «виной», словно я выросла специально, чтобы всех позлить. Помню, в начале учебного года мы всем классом ездили в театр. В фойе один из мальчишек, посмотрев в зеркало, в котором отражались все мы, вдруг закричал, тыча пальцем в мое отражение:

– Хы, да она выше всех! Даже выше пацанов! Вот длинная!

Многие засмеялись. Помню, как я сама посмотрела в зеркало и с досадой убедилась, что я действительно выше всех. И покраснела. Мне стало стыдно.

В то самое время где-то далеко, в больших городах, высоченные стройные модели гордо выхаживали по подиуму, шагая от бедра во всю длину своих невообразимо длинных ног. Но в обычных городах таких людей нет. И знаете, как трансформировалась популярная в те годы «модельная внешность» в глазах обывателей нашего захолустья? Длинные ноги превращались в «ходули» или «костыли». Или «спички». Ты сама, твое тело – в «жердь», «оглоблю», «вешалку». И вообще, ты не «стройная». Ты тощая – такая, что «соплей перешибешь».

Поверьте: нет ничего страшнее, чем родиться высокой длинноногой девчонкой в каком-нибудь маленьком городке. И ходить не по подиуму, а по его кривым неровным улочкам, среди ширококостных и коротконогих, которые лучше тебя знают, какой ты должна быть. Для стеснительного подростка это – как приговор! Сколько раз я мучительно сжималась, видя, что люди на улице меня рассматривают. Я была юная, глупая, бедно одетая и легко принимающая на веру все, что слышала о себе. Да, мне было невыносимо стыдно за себя, каждый раз, когда мне – словом или взглядом – указывали на то, что я отличаюсь от других.

Тогда, придя домой из театра, я долго, с безжалостной дотошностью изучала себя, стоя перед зеркалом. Глядя на свое отражение, я мучительно вопрошала:

«КТО Я?»

Из зеркала на меня смотрела высокая девчонка – действительно видно, что вытянулась быстро. Еще не выровнялась. Во всей фигуре какая-то угловатость, неловкость. Руки-плети бессильно тянутся вдоль туловища. Я никогда не знаю, куда их деть. Даже сейчас, когда стою одна перед зеркалом, и меня никто не видит. Руки всегда лишние. И сама – коряга какая-то… Я никогда не знаю, как встать, как себя держать. Даже когда одна, я скованна, словно на меня все время кто-то пристально и оценивающе смотрит. Что еще… Бледное лицо. Темные тени под глазами. Светлые волосы. Уже не такие белые, как в детстве. С золотистым блеском – как у отца. Белое тело с голубыми ветками жилок. Худоба, выступают кости бедер, локти, ключицы. Годы болезней не прошли даром: тело развилось не так, как нужно – слабое, непропорциональное… Нескладное какое-то… Я почувствовала себя жутко непривлекательной.

«Уродина».

Снова больно резануло по сердцу это глупое злое слово. Я закрыла лицо рукой. Нет, все-таки это больно каждый раз – сколько бы ты это о себе ни слышала. Я заставила себя убрать руку и еще раз посмотреть на свое отражение. Но ведь они правы! Что еще про меня можно сказать? Слишком длинная, слишком бледная! Слишком непохожая на других девчонок – здоровых, плотных, краснощеких! Мне опять стало стыдно. Стыдно, что я такая. В отчаянии я снова закрыла лицо руками.

«Никто и никогда не будет меня любить…»

Стыд себя, своей физической оболочки впечатался в меня, въелся в мои мышцы и кости. Стал неотъемлемой частью моей личности, моим постоянным спутником тех лет. Без него я не выходила из дома.

Но вот какую штуку я с удивлением осознала: мне было стыдно не только за себя.

Когда на улице меня снова обижали те самые отморозки, мне было стыдно и за них. Как будто я имела какое-то отношение к их поведению!

Когда продавщица из соседнего магазина, почему-то меня невзлюбившая, обманывала меня со сдачей, я сгорала от стыда и за нее: она обсчитывала ребенка, который видел ее обман, но не осмеливался уличить ее в этом.