«Они голодны. Они отчаялись. У них много причин, чтобы кусаться и лаять».

Мне казалось, что сам город …sk вгрызся в меня огромной бешеной собакой. Под его неумолкающий лай выходила я на улицу, чтобы получить все новые и новые неприятные эмоции. По пути в магазин за хлебом я проходила мимо мегащита, а тот назойливо предлагал мне купить перфоратор. Зачем мне перфоратор? Бесконечная нецелевая реклама – вот чем наполнено информационное пространство. Им не важно, в чьи уши ее пихать. Лишь бы запихнуть кому-нибудь. Лишь бы нам всем напихать в уши, а через них в голову побольше вот этой бессмысленной фигни. Засорить ей наш мозг. Чтобы в нем не осталось места для чего-то по-настоящему важного, стоящего…

Целые тонны ненужной информации ежедневно вливались в нас. Мегащиты орали, как невменяемые, пытаясь заглушить наши собственные тихие внутренние голоса. Они трещали денно и нощно, навязывая не только перфораторы и шариковые дезодоранты, но и чуждую мне жизненную философию, вкусы и идеалы, которые я не понимала и не разделяла. Я устала от пребывания в обстановке невыносимого звукового и визуального шума. Я не могла укрыться от него даже в тесной замкнутости своей маленькой каморки: стоящий неподалеку от дома мегащит голосил на всю улицу, и его было слышно даже в квартире. Ему вторил непрекращающийся лай собак со стройки. В раздражении я накрывала голову подушкой, но это не помогало.

Я стала какой-то дерганной, нервной. Все, что я видела и слышала вокруг, раздражало и угнетало, окончательно портило мое и без того перманентно испорченное настроение. Я шла мимо зданий со стеклянными фасадами и на меня оттуда, сверху вниз, смотрели уже не те клерки, которых я видела, когда приехала в город …sk несколько лет назад. Тех уже давно уволили и наняли на их место других. Это были новые офисные люди, но смотрели они все так же надменно, свысока. Как и те, предыдущие, они взглядами говорили мне о том, что я неудачница.

«Где мы, а где ты», – злорадствовали их торжествующие взгляды.

Люди, которых я встречала на улицах, злобно косились на меня. Их не устраивала моя внешность, их не устраивало и мое содержание. То, каким человеком я была. Они вычисляли меня с первого взгляда. Не знаю, как им это удавалось – так быстро меня вычислить и мгновенно проникнуться ненавистью.

Я заходила в магазин, чтобы купить что-то на свои последние деньги, а недоброжелательные продавщицы во внезапном приступе мизантропии снова отказывались мне это продавать. И им я не нравилась. Впрочем, они мне не нравились тоже.

Весь этот город, показавшийся мне таким красивым в первые дни, теперь – несколько лет спустя – стал меня жутко раздражать. Мне были ненавистны его длинные, прямые, пустые улицы – без единого деревца. Я возненавидела это засилье стекла и бетона, эту сплошную бездушную, уродливую геометрию.

Да, к тому времени я ненавидела этот город – Город Невоспитанных Собак. И себя – за то, что вынуждена была провести в нем так много лет своей жизни. Но город я все-таки ненавидела больше: за эту безысходность, за то, что другого выхода у меня просто не было – словно бы сам город не оставил мне другого выхода. Я ненавидела его, с каждым днем все больше и больше – за все то, что здесь со мной произошло. Ведь именно здесь, на этих улицах, в стенах этих домов, я окончательно потеряла себя. Стала заблудшей собакой-неудачницей, идущей по ложному, кем-то подсунутому мне пути – пути в никуда…

Мне все чаще снился Город Высоких Деревьев. Старый оранжевый автобус, который рано утром летит с характерным ревом и треском, так что ты, еще лежа в своей теплой постели, в сумерках, по звукам за окном понимаешь, что это автобус. А когда он проезжает мимо дома, по стенам детской пробегает свет от его фар. И ты, зная, что тебе можно еще поспать, спокойно и безмятежно засыпаешь… Это воспоминание наполняло меня ощущением давно позабытого счастья, тепла, покоя и уюта… Город Высоких Деревьев … Там даже закатное солнце по-другому золотит окна… Здесь, в городе …sk, таких окон нет… И нет такого солнца…

4

Но он исчез, и никто не знал,

Куда теперь мчит его байк.

Гр. Ария. Беспечный ангел

Подставив лицо суровому декабрьскому ветру, я стояла над могилой отца. Когда-то, в одной замечательной книжке, в героях которой я с каждым прожитым годом все больше и больше узнавала себя, я прочла, что «человек не связан с землей, если в ней не лежит его покойник» *. Это действительно так: я никогда не смогу уехать отсюда окончательно.

Когда мы хоронили отца, его ряд был последним. Но за прошедшие с тех пор годы наумирало столько людей, что новые ряды протянулись и вправо, где раньше был пустырь, и далеко вперед, почти до самого оврага, которым завершалось кладбище с северной стороны. Неподалеку слышался стук вбиваемой в мерзлую землю лопаты: копали очередную могилу. Стоял мороз, и земля промерзла на большую глубину. Помимо того, что кладбище расширялось во все стороны, оно еще и уплотнялось: места на всех решивших умереть уже не хватало, и их подхоранивали вплотную к старым могилкам, пытаясь втиснуть их в узкое пространство дорожек и нарушая когда-то ровные ряды.