По звуку голоса, по тому, как машинист зазывальчески растягивал слова, легко можно было догадаться, что ему хорошо этим весенним утром, он рад жизни, своей работе и пассажирам и желает всем счастья и только счастья. Улыбка у него была, вне всякого сомнения, шире ушей.

«Саннивейл. Все слышали? Саннннни-ве-е-ейл. Сан-ни-вейл! Помните? Чаттануга чу-чу… Долина солнца. Санннннни-ве-е-ейл!»

«Стадион Стэнфорд. Ста-а-ди-и-онннн Стэнннннфорд. Рукой подать до знаменитого университета. С башни Гувера открывается отличный вид на окрестности. Художественная галерея, сад Родена, великолепные библиотеки. Стэнннн-форд. Стадион Стэн-форд».

Между Сан-Бруно и Южным Сан-Франциско поезд замедлил ход. Состав еще не успел остановиться, как в динамиках снова зазвучал голос веселого машиниста.

«Дорогие леди и джентльмены! Извините меня, пожалуйста, ради всех святых, что-то у нас пошло не так. Впереди красный. Это весьма неожиданно. Обычно мы идем здесь на зеленый. Может, что-нибудь случилось? Будьте спокойны, прошу вас. Все уладится. Все обязательно уладится. Ого, там еще три светофора впереди, и все красные. Ну что же, подождем. Как дадут зеленый – снова поедем. Помчимся с нашей крейсерской скоростью шестьдесят миль в час. О, зажегся зеленый. Я же вам говорил – всё хорошо. Едем, едем, едем. Извините, пожалуйста, за небольшую задержку. Мы обязательно наверстаем потерянное время. Огромное спасибо за ваше долготерпение!»

Сергей пришел в отменное расположение духа. Предстоящая встреча с Тайлером ушла глубоко-глубоко в темный, карандашный подвал сознания.

Несмотря на двухминутную задержку, поезд остановился на конечной станции Четвертая-Таунсенд (то есть угол улиц Четвертой и Таунсенд) точно по расписанию – в восемь пятьдесят восемь.

Сергей вышел на Четвертую улицу. Впереди лежало пространство: прекрасный город Сан-Франциско. И еще впереди лежало время: целый свободный день.

Все утро Сергей бродил по знакомым и незнакомым улицам. Четвертая вывела его к центральной Маркет-стрит, он обошел Юнион-сквер (Союзную площадь), потом направился к Морскому вокзалу, прогулялся по набережной, далее, возвращаясь к центру, свернул на Буш-стрит, прошел сквозь Финансовый район, взял резко вправо и по волнистой фант-авеню (в этой части города все улицы волнистые, потому что Сан-Франциско лежит в основном на холмах), миновав китайские кварталы Чайнатауна, выбрался на Коламбус-авеню.

Эта улица привела Сергея к Вашингтон-сквер, несколько дальше он свернул на запад и по Ломбард-стрит добрел до Русского холма. Та часть Ломбард-стрит, которая лежит на склоне холма, называется Крукидест-стрит, Самая Кривая улица. Серпантин делает восемь резких поворотов, поднимаясь по уклону в сорок градусов,

У Сергея еще хватило сил подняться по этому меандру на Русский холм, а вот там ноги стали подгибаться, и до Коннери – Консервного завода – он доехал на знаменитом сан-францисском кабельном трамвайчике, вызывающем всеобщую любовь уже тем, что бесстрашио бегает по самым крутым улицам.

От Кэннери совсем близко до Рыбацкой верфи, а там – раздолье ресторанов, ресторанчиков и открытых кафе, где можно вкусно поесть крабов, устриц и прочие морские дары. Сергей решил пообедать крабами.

На Сорок пятом пирсе он сам выбрал здоровенное клешнястое чудовище, продавец вьетнамской внешности тут же сварил его. Сергей взял майонез, зелень, мягкую булку, большую бутыль кока-колы и устроился за столиком, откуда открывался прекрасный вид на залив Сан-Франциско и остров Алькатрас, а вот мост Золотые Ворота виден не был.

Большого краба вполне достаточно, чтобы досыта накормить взрослого человека. Сергей наелся и долго еще сидел на пирсе, блуждая взором по глади залива, разглядывая легко и легкомысленно одетых людей, невероятные толпы которых высыпали на набережную по отучаю воскресенья, и слушая клубок музыки, в который сплетались мелодии, доносившиеся с площади Рыбацкой верфи и из нескольких ресторанов сразу.

Время давно перевалило за полдень. Пора было возвращаться. Но Сергей все-таки выполнил намеченную заранее программу: дошел до прославленного Тридцать девятого пирса, набитого публикой, аттракционами, ресторанами и магазинами, послушал ленивые крики перекормленных морских львов, прогулялся по Эмбаркадеро, посмотрел на башню Койт на Телеграфном холме и только потом по Бей-стрит вернулся к конечной остановке городского трамвайчика. Впрочем, это была не та линия, по которой он приехал к Кэннери, а другая – Пауэлл-Мейсон.

Трамвай провез его мимо Ноб-Хилла, где когда-то располагался дворец Форрестов – это если кто читал «Маленькую хозяйку Большого дома», – и доставил на станцию Пауалл-стрит. Сергей пересек Маркет-стрит, свернул на Пятую улицу, а уж дальше оставалось только идти прямо, никуда не сворачивая, и вот уже знакомая Таунсенд-стрит (когда-то окраина, потому и «Таун’з Энд» – «Конец города»), а левее, на противоположной стороне, – станция «Калтрейна». На четырехчасовой поезд он не успел, следующий отходил только в шесть вечера.

Ближайший час Сергей занял тем, что прошел по Таунсенд до Эмбаркадеро – эта набережная огибает с южной стороны весь большой город, – полюбовался гигантским Бей-бридж, «мостом Залива», подивился тому обстоятельству, что Тридцать восьмой пирс – вот он, рядом, Таунсенд просто упирается в него, а знаменитый Тридцать девятый, где Сергей был два часа назад, – рядом с Рыбацкой верфью, до него по Эмбаркадеро не менее четырех километров, а может, и все пять, – далее направился по Браннан-сгрит и сделал остановку в Южном парке, где посидел на скамейке минут двадцать.