Я помедлил и протянул несчастному зеленый стеклянный сосуд, что хранил за пазухой. Эликсир магиков… Я отдавал ему свой эликсир! Моя страховка на самый отчаянный случай. Но только так можно было его спасти.

Напиток изготовил Великий Хранитель Крон – мои сосуды настаивались только два года, а хорошему эликсиру надобно минимум десять. Два года назад я наполнил сто серебряных фляг первичной настойкой и принялся закачивать в них энергию. Я так и не успел создать настоящий эликсир, но что поделаешь, я всегда опаздывал. Вся моя жизнь как неровные стежки – нить раз за разом обрывается и возникает снова. Перед выездом из Ниена я раздал фляги мечникам – мой состав поможет при легких ранениях и восстановит силы после тяжелого дня. Не более…

Как всегда, времени ни на что не хватает.

– Пей!

Второй раз упрашивать не пришлось, Эдгар проглотил всё до капли – теперь ему в самом деле понадобилось три глотка. Потом я собрал немного энергии – вокруг нас тут же образовалась корка серой плотной земли, уселся рядом с раненым, создал конного миракля – свою копию и копию моего жеребца, которого у меня уже не было, и погнал призрак на черное пространство.

Всадник мчался бесшумно, копыта его не касались земли и не поднимали в воздух седой пепел, черные смерчи проходили сквозь него, не задерживаясь. Но если призрак не издавал ни звука, то мог видеть, и теперь я видел то же, что и мой мчащийся над горящей землей миракль. Фантомный Красавчик скакал галопом, и ему вслед горящей змеей скользила алая трещина – в глубине ее тлело пламя, казалось, что земля горит изнутри, а не снаружи. Змея-трещина настигла всадника и взорвалась фонтаном огня, языки пламени ударили наружу, испепелив посланца. А трещину засыпало спекшейся землей. Я создал нового миракля, и тот поскакал на черную равнину, уже не слишком торопясь – шел крупной рысью, не переходя в галоп.

И снова змея-трещина устремилась за призрачным всадником, настигла добычу, брызнула пламенем и фонтаном искр, спекшаяся черная земля обозначила извивистый шрам посреди уродливой равнины – путь, на который ступать можно будет в течение нескольких часов без опасений.

А новый фантом продолжал скакать.

Вскоре я увидел глазами призрака, что, если забрать круче влево, можно миновать выжженный пустырь. В черную, засыпанную пеплом равнину языком вклинивалась пожухлая рыжая трава. Еще миг, и призрак уже мчался по обычной дороге – и хотя дома здесь стояли пустые, с выбитыми окнами и распахнутыми дверями, пожар миновал селение и сполз, затухая, к берегу реки, что текла с юга на север – к морю. Каменный мост через реку уцелел. За рекой домики стояли целехонькие. Вскоре повстречалась придорожная таверна – вполне обитаемая, в конюшне хрумкали овсом три уставших с дороги коняги, в камине горел огонь, хозяйка разливала по мискам похлебку и путники обедали за столом, яростно орудуя ложками.

Я сделал небрежный жест, будто стирал написанное на песке, и миракль распался – серым туманом и горстью сажи, которую умудрился собрать во время призрачной скачки.

– Теперь пошли, – сказал я, протягивая спасенному руку, – пока эликсир действует, мы должны дойти до таверны. – Я указал куда-то на северо-восток.

Эдгар понял меня, кивнул и мы двинулись в путь, не слишком быстро, задыхаясь от жара, по обозначенному мираклями пути. Если бы не мое магическое зрение, я бы давно потерял след.

Ничего ровным счетом в указанном направлении я уже не видел, кроме темных дымов и зловещего мерцания алых трещин. Но я чувствовал следы созданных мной скакунов. Они должны провести нас безопасной тропой к желтой, а затем зеленой траве.

Только магик мог выжить в этой пустыне. Обычный человек давно бы погиб.

Эдгар послушно следовал за мной.

Одинокая крепость оседлала высокую скалу, у подножия которой распласталась пустыня, красно-серая и каменистая. За спиной крепости вставали синие горы, череда островерхих хребтов. Черная крепость стерегла ущелье, из глубины которого, захлебываясь радостным буйством, на простор вырывалась река. Покинув ущелье, Дивная река широко разливалась в долине, по берегам ее зеленели пашни, а тонкие нити каналов питали многочисленные оазисы.

Если стоять на башне и смотреть на юг, то кажется – впереди лишь необъятный простор неба. Небо не голубое, не синее даже, а фиолетовое, сочащееся чудовищным жаром. Если глянуть чуть ниже – видишь плотные стены гор и ощущаешь нестерпимую тесноту. Небо, обкусанное каменными челюстями, перестает быть огромным. На юге за горами лежат пустыни, а за ними – Страна пышных лесов, посреди которой поднимается к небу Пик Счастья, увенчанная шапкой вечных снегов. Когда-то боги Домирья ставили на вершине золотые столы и ложа из слоновой кости и пировали посреди ледников в самые жаркие дни, поднимая кубки за щедрый урожай во всей Ойкумене. И до сих пор искатели счастья пересекают пустыню, а затем Пышные леса, полные опасных зверей, поднимаются за облака и ищут среди снегов золотые столы и кубки, забытые богами.

Ищут, но не находят.

Черная крепость и в самом деле была черной – камень блестел как обсидиан, прожилки светлого раствора создавали замысловатый орнамент. К подножию крепости жался россыпью мелких домишек город. Аднет. О городе я много слышала, прежде чем пуститься в путь.

Сейчас увидела воочию.

Идущие не в плоскости, а вверх узкие улочки, ныряющие в фиолетовые тени под арки; проемы окон, глубокие, как колодцы, хранящие в глубине прохладу, синие толстые стекла, утопленные в переплеты узорной ковки. А потом вдруг идеально круглая площадь, полосатые полотнища навесов, и дальше вновь лабиринт переулков, пыль красная, тонкая, тягуче-мягкой пудрой присыпает каменные ступени улиц. Мостовые, такие же черные, как стены крепости. Выставленные в ряд ящички с красной и фиолетово-дымчатой смесями, горками сложены серые орехи размером с кулак.

Зазывалы-торговцы, шумливые толпы мальчишек. Стайки девчонок с кувшинами у фонтанов.

Здесь давно уже не было серьезного гарнизона – два десятка бойцов из гвардии герцога Аднета меняли друг друга в карауле и вечерами резались в карты. Все Дивные земли вокруг реки принадлежали герцогу, а сам он жил в своей столице – Ферте, самом прекрасном оазисе на юге, куда закрыт был вход иноземцам и вообще никого, кроме придворных и обслуги, не допускали. Лишь послы иноземных королей могли узреть красоту дворца-сада и разнести по всей Ойкумене рассказ об увиденных чудесах.