Шрифт:
– Никто, – неохотно ответил Коля.
– Я знаю, он из цирка, – сказал Здоровяк. – Я его мигом открыл. Подставной в публике.
– Не работал он в цирке никогда, – сказал Коля.
– Пап, загадку, – снова попросила девочка и угрожающе посмотрела на мать.
– «Не лает, не кусает, а в дом не пускает», – быстро проговорил Здоровяк.
– Замок! – с радостью произнесла девочка и закричала: – Я первая, я первая!..
– А где же он тогда работал, позвольте полюбопытствовать? – спросил Здоровяк.
– Военный он. В отставке.
– Может, даже генерал?
– Генерал, – повторил Коля.
– От инфантерии. – Здоровяк рассмеялся. – Артист. – Его толстые щеки, как два блюдца, висели под глазами и мелко дрожали от смеха. – Ты когда-нибудь видел живых генералов?
Коля отвернулся и промолчал. Ему стал неприятен этот человек, и он пожалел, что сел в машину.
– Умрешь со смеху! – не унимался Здоровяк. – Ты мне скажи его фамилию. Я всех генералов по фамилии знаю.
– Ну, если всех, – ответил Коля, – то Князев.
– Князев? – переспросил Здоровяк. – Откуда эту фамилию выудил? Откуда? Меня решил разыграть? Ростом не вышел… – Снова засмеялся и больно схватил Колю двумя пальцами за нос.
Коля открыл дверцу машины, чтобы выпрыгнуть на ходу. Здоровяк затормозил. Коля выскочил и побежал вперед по шоссе. Скоро ему стало жарко, рубашка прилипла к спине, но он продолжал бежать, словно хотел довести себя до изнеможения. Наконец он остановился, чтобы отдышаться. Незаметно оглянулся: машина стояла на прежнем месте – жаба с расплющенным носом.
Теперь он шел по прямой широкой магистрали. Внизу просыпалось море, и легкий туман стелился по воде и подымался в горы. Ему навстречу прошел полупустой троллейбус, и Коля проводил его глазами: может быть, в нем ехали родители. Он почему-то, как ни странно, подумал о них с нежностью. А потом еще больше: Коля поймал себя на мысли, что и про Сергея Алексеевича тоже думал с нежностью. «Вот еще, – разозлился он сам на себя. – Ни к чему это».
– Ты что, оглох, парень?
Рядом с ним стоял «Запорожец».
– Садись, – сказал Здоровяк и приветливо улыбнулся.
Коля, не останавливаясь, прошел дальше. Здоровяк вылез из машины и догнал его.
– Ну, ладно выламываться. Кому говорю, садись!
Коля не ответил.
– Ты что, шуток не понимаешь?.. – Он помялся. – Его случайно… зовут не Сергеем Алексеевичем?
– Сергеем Алексеевичем. А вы откуда знаете? – удивился Коля.
– Это мой командир дивизии, – тихо ответил Здоровяк. – Сколько лет мечтал его встретить, а встретил – и не узнал!
Они сели в машину и поехали дальше.
– Мария, слышишь? – сказал Здоровяк. – Помнишь, я тебе про него рассказывал? – Он посмотрел в зеркальце в увидел, что жена его и дочь, прислонившись друг к другу, спят. – Женщины ничего не понимают в военном деле. – И, склонившись к Коле, торопливо, шепотом стал рассказывать: – Мы тогда из окружения выходили, меня тяжело ранило. Тут каждый человек на учете, а меня надо на носилках нести. Вообще, думал, хана. А он внушил, что рана у меня не смертельная… Сам, понимаешь, на носилках нес.
– Сергей Алексеевич говорил мне, что я на его сына похож, – сказал Коля.
– Ты? – Здоровяк повернулся к нему и посмотрел на мальчика. – Ты похож на него, как я на китайского императора.
Коля не обиделся, но его ужаснула мысль, что, может быть, действительно он совсем не похож на Витьку и просто Сергей Алексеевич все это придумал. От одиночества, от тоски по сыну. А он ушел от него. И это его больно ударило и как-то по-новому повернуло к Сергею Алексеевичу, и он стал вспоминать все его рассказы, всю его жизнь и вдруг понял по-настоящему, по-взрослому, какая жестокая была у Сергея Алексеевича жизнь и как он был суров и беспощаден к себе.
И это его так всколыхнуло, что затмило собой все и неожиданно вернуло к отцу. Вспомнил он, как несколько лет назад отец его возил к деду в деревню. Они ездили вдвоем. И дед приказал ему прополоть грядку с морковью, а сам куда-то ушел. А он не хотел полоть, скучно было ему и жарко, и тогда отец прополол грядку вместо него. А когда дед его похвалил, отец промолчал. И теперь Коля понял, что отцу очень хотелось, чтобы он понравился деду, поэтому и промолчал.
И как же он мог так жестоко поступить и по отношению к Сергею Алексеевичу, и к матери с отцом! Ему стало обидно до слез.