Шрифт:
– Чего случилось? – вытаращив глаза, спросила подруга.
Галина только сейчас, поискав глазами стул, стоявший прямо за ней, медленно села.
– Поссорились? – пугаясь Галиного молчания все больше, расспрашивала Таисия.
Галя поднесла ладонь ко лбу, недоуменно посмотрела на подругу.
– Он бил тебя? – догадалась Таисия.
– Помоги мне, – попросила Галина и повернулась к Таисии спиной.
– Галька, не молчи ты, ради бога! Скажи мне, что произошло между вами! – взмолилась Таисия, расшнуровывая платье.
Галя вышла из платья, как улитка из раковины, и спокойно ответила:
– Детство кончилось, Тася. Я повзрослела.
Русаков пришел за вещами поздно и очень пьяный. Он повернул ушко звонка, и дверь сразу же открылась.
Суровый военный, взглянув на Русакова, брезгливо спросил:
– Вы кто?
– Русаков, – трезвея, ответил актер.
– Живете здесь?
– Я за вещами, – тихо ответил Русаков.
– Документы, – потребовал военный.
Русаков лихорадочно зашарил по карманам. Паспорт был в пиджаке.
Военный взял паспорт и пошел внутрь квартиры. Русаков, стараясь ступать неслышно, вошел в прихожую, робко кивнул, здороваясь с дворником и заспанной соседкой – понятыми.
– Где твои вещи? – спросил военный из комнаты.
– Вот… чемодан, – Русаков показал на фанерный чемодан, перевязанный веревкой, стоявший у дверей.
В квартире шел обыск. Тетушки в ночных рубашках с накинутыми на плечи платками и с перекошенными от ужаса лицами сидели рядком на кровати. Клавдия почему-то стояла за шкафом, как будто пряталась. Энкавэдэшники, перетянутые портупеями, с наганами в кожаных кобурах, заканчивали обыск.
Военный, изъявший у Русакова паспорт, вскрыл его чемодан, небрежно порылся в одежде, а томик Шекспира пролистал в поисках заложенных между страницами бумаг.
– Ты кто? – спросил он, закрывая чемодан.
– Русаков, – повторил Саша. – Я актер.
– Здесь ты кто? – начал сердиться военный. – Родственник?
– Знакомый, – искательно ответил Саша.
Старший из военных закончил писать.
– Гражданка Лактионова, подпишите протокол, – приказал он.
Клавдия вышла из-за шкафа и, не читая, подписала бумагу. Тетушки почему-то именно в этот момент начали плакать.
– Теперь понятые, – приказал старший.
– Понятые? – повторила испуганно соседка, глядя на дворника.
– Иди, подписывай, – негромко приказал ей многоопытный дворник.
Соседка подписала там, где ткнул пальцем старший. Подписал дворник. Старший собрал бумаги, протянул Клавдии повестку:
– Завтра к десяти утра на Лубянскую площадь. Кабинет сто шестьдесят четыре. Следователь Коваленко. Это я.
Клавдия взяла повестку и вместе с ней опять спряталась за шкаф.
Энкавэдэшники ушли. Вместе с ними – понятые.
– Мне… что делать? – спросил Русаков, когда они проходили мимо.
Ему никто не ответил.
Саша постоял у дверей, стараясь не смотреть на Галю, забрал со стола свой паспорт, с пола – чемодан и ушел.
Тетушки тихо плакали. Галина, все время обыска стоявшая у дверей в свою комнату, стала раскладывать по местам потревоженные вещи.
Проснулась Галя одетой. Дома было убрано и ничто не напоминало о вчерашнем обыске. Тетушки, с опухшими от плача лицами, сидели на корзинах с собранными вещами. Рядом стояли туго свернутые тюфяки.
– Куда собрались? – зло спросила Галя.
– Так ведь выселять будут… наверное? – предположила тетя Надежда.
Галя достала из шкафа мамину шляпку с плотной вуалью и приладила ее на голову.
У служебного входа в театр томились ее поклонницы с букетиками полевых цветов, нарванных у железной дороги, коротая время за распеванием «Все стало вокруг голубым и зеленым…».
Галина по стеночке, скрываемая вуалью, пробралась мимо них незамеченной.
– Я буду играть Джульетту? – спросила она Арсеньева.
– Разумеется… – кивнул Арсеньев. – Я знал, что ты вернешься. Русаков здесь ни при чем… просто это не его роль, не его образ… Он актер амплуа.
– Русаков здесь ни при чем, – согласилась Галина. – Просто я хочу играть эту роль.
– Ты знаешь, что маму уволили из театра? – осторожно спросил Арсеньев.
– Когда? – испугалась Галина.
– Утром. Мне Кононыхин звонил, из Главного управления театров, – мрачно пояснил главный режиссер.
– Что же теперь будет? – беспомощно спросила Галя.