Вокруг привлечённые интересным зрелищем начали собираться люди. Она взяла его за руку и увела внутрь «Жар — птицы».

В другое время юноша возмутился бы таким её поведением и даже заявил о том, что он совсем не маленький и не нуждается ни в какой опеке с её стороны, но только не теперь. Он тоже считал, что незачем каким — то незнакомым чужим людям глазеть на них и насмехаться над ними. Вернее, над ним самим. Таких, как эта девушка, которая сейчас увела его за руку он терпеть не мог и у него на то была своя причина.

— Как тебя хоть зовут — то, работничек?

В голосе у до сих пор сердившейся на него Иры промелькнула насмешка. Она постаралась изо всех сил скрыть её, но поскольку из неё была плохая актриса, то у неё весьма плохо это получилось.

— Валентин Греховодов.

— Понятно. А я твоя начальница Ирина Венедиктовна. Моя должность — управляющая. Кафе, где ты теперь будешь работать принадлежит моей матери Антонине Леопольдовне и её супругу Спиридону Карловичу. Они ещё более высокое начальство, чем я. Где ты раньше работал, Валентин?

— Поваром в ресторане.

— Сколько — то хоть тебе лет? Почему вдруг такое резкое падение? Из поваров да вдруг в официанты? Обычно люди стремятся наверх, а ты вниз.

Ира поначалу вновь хотела прикусить свой такой сегодня не в меру острый язычок, но снова обида на этого парня взяла вверх. Чего это он такой спокойный и невозмутимый, когда внутри у неё всё продолжает так и кипеть от негодования?

— Двадцать шесть. Ресторан, в котором я работал поваром прогорел и закрылся. Я попытался устроиться по по специальности, но меня никуда не брали.

— Что не так? Ростом, что ли, не вышел али чем другим?

Внутри у Валентина всё заклокотало от ярости и негодования, но он изо всех сил сдержал себя. Не для того он столько времени искал эту работу, чтобы теперь из — за этой дурочки и соплячки всё разом потерять.

— Дело не в этом.

— А в чём же тогда? Не совершил вовремя какой — то подвиг и потому тебя не оценили по достоинству, Валентин?

«Ох, ты и язва, Ирина!» подумала она о самой себе. "Я понимаю, что иногда бываю далеко не подарок, но сегодня

что — то уже совсем превзошла саму себя. Надо всё — таки хоть как — то сдерживать себя. Иначе человек обидится на тебя и уйдёт восвояси. Всё хорошо в меру, а ты что — то совсем превзошла саму себя".

Так она уговаривала себя, но, к сожалению, что — то это у неё плохо получалось. Весь вид юноши вызывал у неё горячее раздражение, с которым ей плохо удавалось бороться.

— Все места поваров уже заняты. Всё — таки это престижная профессия, особенно, если ты уже дорос до звания шеф — повара. Осталось вспомнить прошлое.

— При чём тут это?

— Когда — то давно я начинал с профессии официанта.

— Да? Неужели? И в какой седой древности это было, позволь спросить тебя?

«На возраст намекаешь, да?» промелькнуло у бедняги в голове. «Ох, ты и язва, ох, же ты и язва, "дорогая» ты моя, Ирина Венедиктовна. И как бы я всё — таки хотел взглянуть на того беднягу, который встречается с тобой. Если он, конечно, есть. Если ты до сих пор не убила его своими презрением и язвительностью. Чего — чего, а их у тебя в душе, ой, как хватает. Смотри, не захлебнись ими и не подавись, «золотая ты моя».

— Три года назад.

— И почему ты не смог устроиться по специальности? Чего — чего, а толкаться ты умеешь. Тогда отчего тебе не стать столь высококлассным специалистом в поварском искусстве? Что тебе помешало? Или опыта не хватает?

— Всего у меня хватает. Можно я не буду отвечать на этот вопрос?

— Почему же? Я должна знать всё о тебе. Вернее, хотя бы это точно. Иначе с чего бы мне принимать тебя на работу?

Он не хотел отвечать на этот вопрос потому, что боялся что — нибудь съязвить в ответ. Он слишком хорошо знал себя. Валентина было очень трудно вывести из терпения, но, если уже доводили, то он потом с трудом останавливался и мог по глупости натворить таких дел, что сам жалел да было поздно. А эта молоденькая язва, как будто, специально намеревалась довести его до белого каления.

Девушка сама понимала, что несёт что — то не то, но словно какой — то чёртик изнутри подкусывал её так вести себя. Обычно она была другой, ласковой и нежной, но тут не контролировала себя.

— Так почему? — продолжала настаивать она. — Или у тебя руки не из того места выросли?

«О, мой Бог!» мысленно простонал парень. «Да замолчишь ли ты когда — нибудь, наконец? Или мне надо заткнуть тебе рот кляпом, чтобы наступила столь вожделенная для меня тишина?»

— Всё у меня на месте, Ирина Венедиктовна, — терпеливо как маленькой сказал он.