– А то, что гестапо держит у себя моего мужа, это тоже мило? А то, что я тысячу раз рисковала его и своей жизнью в Марселе, что я три года бегала от нацистов, пока вы тут бумажки перекладывали, это тоже мило? Вы когда в последний раз хотя бы видели бой? А я всего месяц назад от пуль уворачивалась, и мне нужно туда вернуться. Сейчас же. Так что запишите меня куда-нибудь, и я больше не буду мешать вам работать с документами.

Его улыбка так и застыла на лице.

– Мадам, Свободные французские силы не принимают женщин. Вы по своей природе не подходите для военных действий, это научный факт.

Умереть – не встать!

– А вы учёный, да? Поразительно. Между тем я только что рассказала вам, что была на войне с тех самых пор, как нацисты вошли во Францию. Выходит, наука ошибается.

– Но ваша женская природа…

– Вы сейчас про что именно? Про то, что у меня есть вагина? А что, её наличие помешает мне стрелять из револьвера? Держать конспиративную квартиру, переправлять деньги, людей, оружие? Переходить через горы? Наличие у меня вагины означает только одно – что я научилась делать это всё и много больше на высоких каблуках.

Он откинулся на стул, соединил кончики пальцев и уставился на собственный нос.

– Извините, мадам. Работа Свободных французских сил не может быть скомпрометирована эмоционально нестабильными людьми. То, как вы говорите о своей… – Он залился краской.

– Вагина, вагина, вагина! Это научный, мать его, термин! – закричала Нэнси.

Он нервно оглянулся, словно ожидал, что шокированные стены обвалятся прямо на него, и попытался взять себя в руки.

– Учитывая ваши знания анатомии, возможно, вам стоит стать медсестрой, чтобы приходить на выручку нашим храбрым воинам.

– Я бы пришла им на выручку, если бы смогла разыскать хоть одного храброго воина! – Она подпрыгнула, опрокинув стул назад, и распахнула дверь в мраморный холл. Офицер сморщился. – А ещё я бы с радостью поработала скальпелем над вашими яйцами, но подозреваю, что их уже удалили.

Эхо её голоса прокатилось по всему холлу. Выскочив и хлопнув за собой дверью, Нэнси увидела, что на неё с открытым ртом таращится Черепаха.

– Вы его яйца в тумбочке храните вместе с точилкой для карандашей, да? – спросила она и пулей вылетела в Карлтон-Гарденс. Повернув за угол, она направилась в парк Сент-Джеймс.

Покружив там час между выставочными экспонатами и зенитными установками, Нэнси начала замечать и комическую сторону ситуации. На полпути к дому она зашла в бар «Красный лев» на Дюк-стрит и, оплатив заказы всех мужчин в военной форме, рассказала свою историю. Получилось хорошо. Каждому, кто заходил в бар, история рассказывалась заново, и девушка-бармен хихикала каждый раз, как Нэнси добавляла к ней что-то новое и она расцветала новыми красками. К обеду Черепаха превратилась в ужасную горгулью, а офицер – в дрожащее существо с потными ладошками и нервным тиком.

– И он назвал это место женской природой! – провозгласила Нэнси, поднимая бокал.

– Я начинаю думать, что там вы и храните выпивку, – заметил сержант, пытаясь прикурить сигарету от дрожащей в руке друга спички.

– Я готов исследовать территорию, – дерзко подмигнул ей юный американец.

– А тебе сколько, девятнадцать? – парировала Нэнси, задула дрожащую спичку и подставила сержанту зажигалку, зажав её твёрдой рукой. – Ты же даже не поймёшь, где там флаг поставить.

Мужчины загалдели и начали хлопать американца по спине, пока он не поперхнулся пивом. Нэнси посмотрела на свою зажигалку. Сама она никогда не курила. В период, когда она жила на журналистскую зарплату в Париже, ей было слишком страшно прожечь дыру в единственном своём добротном платье, но зажигалка была при ней всегда. Зажигалка помогает завязать разговор. Если человек принял предложенный огонь, склонил голову к руке, он готов поговорить с тобой, довериться. Анри очень смеялся, когда рассказывал ей об этом, назвал ведьмой, а на следующей неделе подарил ей золотую зажигалку Cartier с гравировкой её имени. Она потеряла её вместе с остальными драгоценностями, удирая с поезда.

Она вдруг услышала его смех среди всех этих незнакомцев. Интересно, что бы он сказал о её собеседовании в Карлтон Гарденс. О, он бы тоже смеялся, выспросил бы все подробности, а потом хвастался своей невозможной женой перед друзьями. Так бы и было! И он бы прекрасно понял её возмущение узколобостью того мужчины. Но сейчас она чувствовала злость и собственную бесполезность.

– А потом что, Нэнси? Джордж, ты должен это услышать, – услышала она голос сержанта. – Джордж, он сказал, что ей надо стать медсестрой, ты только представь! Так ведь он сказал, Нэнси?

Она взглянула на свою публику и увидела Анри, Антуана и Филиппа. Они молчали, не зная, что будет дальше. Она широко улыбнулась.

– Именно так, Милдред? – Девушка-бармен отложила бокал, который протирала.

– Что тебе налить, Нэнси?

– Шампанского, всем. Выпьем за мою врачебную карьеру!

Толпа снова начала галдеть.

С двух до шести бар обычно закрывался, но домой идти никто не хотел, а когда внутрь зашёл выпить и согреться местный полицейский, никто и не пытался их разогнать. В сгущавшихся сумерках Нэнси выбралась наконец на улицу, обзаведясь десятком новых закадычных друзей и одинокая, как никогда. И конечно, она не приняла ни одного предложения проводить её до дома.