Скрипнула ступенька лестницы на второй этаж, и фонарь тотчас исчез из погреба.

– Кто там? – громко и встревоженно спросил немец. Нэнси услышала, как он расстегнул кобуру.

– Маман? – послышался детский голос. – Что случилось? Кто этот дядя?

Женщина постаралась её успокоить.

– Всё хорошо, дорогая, возвращайся в кровать. – И она снова повернулась к немцу. В её дрожащем голосе появились нотки негодования. – Я думаю, вам стоит уйти, вы пугаете мою дочь.

Немец промолчал.

– Или вы считаете, что моя четырёхлетняя дочь – опасная женщина?

Послышался кашель и звук застёгиваемой кобуры.

– Нет, мэм. Пожалуйста, сообщите, если вы увидите или услышите что-то подозрительное.

– Конечно.

Послышался звук удаляющихся шагов, входная дверь открылась и снова закрылась. Нэнси глубоко вздохнула. Ей вспомнилась фраза: «А родственные души встречаются не так редко, как я думала». Она улыбнулась. Когда-то, когда она прочла эти слова в книге, сидя под террасой дома матери, в её сердце вспыхнула надежда. Тогда над её головой тоже узкими полосками пробивался свет.

Она услышала, как хозяйка спокойно как ни в чём не бывало обратилась к ней сверху:

– Надеюсь, вы там со страху не умерли. Наверное, вам лучше будет подождать внизу некоторое время, на случай если они решат вернуться. Я приготовлю ужин. Кстати, меня зовут Селест.

Красивое имя, подумала Нэнси и провалилась в беспокойный сон.

Нэнси даже не поняла, что спит, пока её не разбудил скрип люка. Взяв радиостанцию – она по-прежнему весила целую тонну – она на трясущихся ногах полезла наверх, в кухню.

Стол был накрыт на двоих. Нэнси очень осторожно опустилась на стул. Селест выложила в белые фарфоровые глубокие тарелки жаркое, а затем тоже села и начала разрезать свежий батон. У Нэнси потекли слюнки.

– Ешьте, мэм.

Дважды Нэнси просить не пришлось. Еда была вкусная – курица, подлива, морковь, лук-порей, воздушный свежий хлеб. Блаженство. Чистое блаженство.

– Значит, вы очень опасная женщина? – спокойно спросила Селест, приступив к ужину. – Ничего можете не рассказывать, мне лучше ничего не знать. Я лишь надеюсь, что вы в долгу у них не останетесь.

Нэнси кивнула, не переставая жевать.

– Где ваш муж? – спросила она, проглотив еду и ощущая счастье.

– Я вдова. Мой муж Ги был убит во время оккупации.

– Сочувствую.

Селест ответила не сразу. Некоторое время они ели молча, слушая лишь стук ложек о тарелки.

– Я держусь, хотя управляться с фермой очень тяжело. Но нужно делать то, что должно. Ради детей.

С лестницы донёсся скрип, и Нэнси развернулась, на секунду испугавшись, что всё это – доброта, еда – были лишь жестокой шуткой и что гестапо всё ещё в доме. Но это была маленькая девочка, которая помешала обыску. Она была худа как тростинка, с длинными чёрными волосами до пояса. На ней была голубая ночная рубашка, а в руке она держала за лапу плюшевого мишку.

– Маман?

– В постель сейчас же, Мария!

Девочка выпятила нижнюю губу.

– Но я голодна, и я не устала.

Селест подняла руку.

– Ты ела. В постель. Сейчас же.

Девочка от злости бросила мишку, и он полетел вниз по лестнице, а сама она пошла наверх и хлопнула дверью своей комнаты.

Селест пошла и подняла медведя, отряхнула его и посадила в кресло-качалку у камина. Нэнси представила, что ночью девочку замучает чувство вины, и на рассвете она спустится вниз и с облегчением обнаружит, что ему не было слишком жёстко и холодно спать.

– Очень опасная женщина, – пошутила Нэнси.

Селест вернулась к столу и снова взяла ложку.

– Надеюсь. Надеюсь, в ней останется твёрдость. Тяжело растить ребёнка одной. Она считает, что я тиран, но я лишь пытаюсь выжить.

Перед глазами Нэнси возник до боли знакомый образ её собственной матери. Когда Нэнси возвращалась из школы, мать отворачивалась от кухонного шкафа, хлопнув дверью, бросала на пол её куртку и сразу начинала орать. Сейчас, правда, она впервые заметила, что кухонные ящики из её воспоминаний были пусты, а одежда матери – поношена и застиранна. К горлу подступил ком.

– Вы хорошая мать.

Селест кивнула, приняв комплимент как должное.

– Вы доели? Давайте мне ваше платье, я его постираю, а вы пока вымойтесь и обработайте раны. Пока платье сохнет, вы можете немного поспать, а затем продолжите путь.

59

Свежие бинты на бёдрах продержались километров двадцать пять, но как только дорога пошла вверх, они перекрутились и сползли, оголив израненную плоть. Бинты на лодыжках подержались ещё восемь километров. Раз. Два. Раз. Два. Она жала на педали одной ногой, другой ногой, метр за метром преодолевая в тени дубов неровную просёлочную тропу. Было прохладно, но лес был необычно тих – ни пения птиц, ни шелеста листьев от лёгкого ветра. Нэнси слышала только собственное дыхание.