– Тарди, можешь ли ты сделать из этого что-нибудь приличное, похожее на платье вдовы? Господи, я многое бы сейчас отдала за материал моей ночной сорочки.

Тардиват закурил сигарету.

– У меня в рюкзаке ещё есть парашют.

– Значит, сможешь, Тарди?

Он сморщился, когда она назвала его по имени.

– Да, смогу, командир. К утру. Поспите, вымойтесь. Вы похожи на ведьму из сказок, а не на домохозяйку.

Он взял у неё окровавленное платье и вышел из сарая. Она смотрела ему вслед и вспоминала ночную сорочку. Он сшил её в знак восхищения, дружбы, единения, и всё это она теперь потеряла – и отношение, и людей. Людей не вернуть, но ей очень нужно вернуть отношение.

Форнье тоже встал и тронул Дендена за плечо.

– Нам стоит заняться этим прямо сейчас, Денден.

Денден кивнул.

– Одну минуту, – сказал он и подождал, пока Форнье, втянув голову в плечи, не вышел из сарая. – Ты убила Бёма? Мне рассказали про предложение, которое он сделал тебе в Курсе, и про то, что сказала Энн.

После того как он это произнёс, сразу стало легче.

– Нет. И он сказал, что Анри всё ещё жив. Я знаю, что сейчас мне нужно всё исправить здесь, Денден. Я не могу уйти на его поиски, пока мы всё здесь не восстановим.

Он встал и тронул её за плечо.

– Сочувствую, Нэнси.

– Жюль выжил? Я его не видела.

Он отвернулся.

– Выжил, но не отваживается говорить со мной, после того как Гаспар… Поспи.

И он тоже ушёл.

На следующее утро она проснулась разбитой. Тело ломило от сна на холодной земле и ушибов, полученных в ходе рейда на штаб. Рядом лежало платье. Она пошла вымыться в горный ручей, впадающий в равнинную реку. Кто-то когда-то рассказывал ей, что целые века ушли на то, чтобы дождевые воды пропитали землю и снова поднялись на поверхность в виде этих источников – очищенные и обогащённые. Нэнси выскребла из-под ногтей кровь, тщательно вымылась и надела платье, которое Тардиват выстирал и перешил в более приличное и простое. Оно было ей немного велико, но Тарди предусмотрел ленту на поясе, подобную тем, что носят женщины в Шод-Эге, – очень французский способ сделать нездоровую худобу привлекательной. Она пригладила волосы, убрала их за уши и надела туфли. Не армейские ботинки и не каблуки, а обувь на плоской подошве, хлипкую и картонную, – её она надевала, когда нужно было пробраться через блокпосты.

Маки, собравшиеся вокруг костров, на которых готовился завтрак, рассматривали её с удивлением. Они так привыкли, что обычно она ходит в штанах и армейской гимнастёрке, что её появление в образе обычной французской женщины их шокировало. Денден и Тарди ждали её у сарая. Между ними стоял велосипед с железной рамой.

– Это тебе от Форнье, – бодрым голосом сказал Денден, когда она подошла. Но сам Форнье не пришёл её проводить, подумала Нэнси. – А я вот что нашёл, – протянул он ей очки для чтения. – Взял их на случай, если мои разобьются. Ещё я пытался вспомнить название кафе, в котором работает Бруно… но даже под дулом пистолета не смогу.

Он начал описывать нужную ей площадь и то, как свет ложится на стены зданий в полдень, и какие там гостеприимные люди. Нэнси положила руку ему на плечо, и он замолчал.

– Я найду, Денден.

Она понимала, что за этой болтовнёй скрывается страх за неё. Тарди оттолкнулся от стены и что-то достал из кармана. Крест на цепочке. Он показал его ей и, ничего не говоря, застегнул у неё на шее. На секунду ей показалось, что он жжёт ей грудь, но нет, это был просто холод металла.

– Ты христианин, Тарди? – спросила она.

В глаза ей он по-прежнему не смотрел, но в его голосе уже не было злости.

– Я старался, получалось не всегда. Но если вы должны выглядеть как вдова… Они обращаются за помощью к Богу.

56

Концентрируйся, Нэнси. В Сен-Амане – базарный день, значит, толпа обеспечит прикрытие. С другой стороны, в толпе много глаз, и кто-то может её узнать. Чёртовы плакаты. Она надела очки, которые дал Денден. Они немного сжимали мир, но хотя бы не мешали видеть. В очках, в бедном платье, в немодной шляпе – в таком виде мужские взгляды ей не грозили.

Народу на площади было не очень много. По углам серые стены подпирали немецкие солдаты. Она вспомнила, как Денден описывал то приветливое кафе. Маленькая площадь рядом с рекой, говорил он, между ними – каштановое дерево. Значит, это не та площадь. Здесь с одной стороны стояла церковь, а с другой – мэрия. И слишком высоко для реки.

Она подошла к одной из палаток и купила несколько картошин и облезлый кочан капусты, которые сложила к себе в верёвочную сумку. Теперь она была похожа на женщину, которая возвращается домой с рынка. Взяв велосипед, она покатила его мимо солдат к южной части площади, не смотря на них, но и не выпуская из поля зрения. Для них она старалась остаться невидимкой.

Дорога резко уходила вниз, к реке. Узкие улочки пустовали, дома были закрыты ставнями, и, казалось, жизни в них нет. Она посмотрела направо и налево – где же площадь? Не говорил ли Денден что-нибудь про вид, чтобы она могла понять, куда поворачивать, когда она доберётся до реки? Придётся ехать наугад. Налево. Если площади там не будет, ей придётся устроить небольшой спектакль, постукать себя по карманам, засуетиться – притвориться, что забыла что-то, и вернуться.

Полноводная река бурлила под древними каменными арками моста. Она улыбнулась. Он слишком узкий для грузовика с солдатами, так что Сопротивлению не придётся его взрывать. У него есть все шансы простоять ещё лет пятьсот. Она остановилась, словно любуясь видом. Вдоль противоположного берега тянулась пешеходная тропинка и узкая полоска леса, а справа от неё на этом берегу дорожка шла вдоль старой городской стены.