Однажды, лет через двенадцать, я услышала звук, который напомнил мне то ощущение. Мы делали ремонт в общаге. Белый кусочек пенопласта заскрежетал по стеклу. Этот звук буквально выбил меня из равновесия. В трансе я водила пенопластом туда-сюда, пока кто-то из подруг не окликнул меня. Тогда я очнулась и убежала в туалет, где проревела еще пару часов.

Но это было позже. А пока мне лет двенадцать, и я делаю все возможное, чтобы ограничить общение с этим человеком. Если он приходил вместе с Тоби, было проще – мы находили чем заняться. Но иногда он приходил один. Тогда я мастерски изображала занятость.

Я рассчитывала примерное время его визитов и придумывала дела, которые нельзя было отложить. Если он приходил без предупреждения, я притворялась уставшей и уходила спать. А когда я подросла и обрела длинные ноги, но все еще недостаточный навык самосохранения, стала соскальзывать через балкон на втором этаже по дереву около дома.

– А это больно? – перепугано спросила я.

– Не знаю… но не переживай, я отпрошусь у родителей и схожу с тобой, – сказал Тоби.

Мама не возражала, чтобы он пошел с нами, так сказать, для моральной поддержки. Мне предстояло не в первый раз сдавать кровь, я должна была бы знать, что это значит, но почему-то именно в этот раз пришло осознание ужаса всего происходящего. Как человек, который десятки раз летал на самолете, вдруг начинает трястись от страха, когда начинается разгон по взлетной полосе – так и я почувствовала себя сейчас.

Первые месячные прошли болезненно, и, как обычно, мать решила, что со мной что-то не так. Ведь со мной всегда было что-то не так. Очередной раз – больница. Но я к тому времени уже научилась терпимости из-за страшного диагноза ВСД – просто приняла тот факт, что это моя задача на всю жизнь – так часто видеть эти накрахмаленные стены. И даже не бесилась.

Само понятие «сдать кровь» казалось нереальным, и я до последнего думала, что меня все обманывают. Иногда моя мама и отец Тоби придумывали какую-то полную чушь, а я верила. Потом они так хохотали, что падали с дивана – ну совсем у детей нет критического мышления. Затем любопытство, ну или здравый смысл, все-таки взяли верх, и я спросила:

– И что, прям будут тыкать иголкой в руку? – спросила я, пытаясь не выдать, как трясется нижняя губа. Мы сидели в коридоре, ожидая своей очереди.

– Тебе уже много раз брали, что ты нудишь? – огрызнулась мать, задувая наверх растрепанную челку.

– Это неправда! – крикнула я и почувствовала, как пот от жары поступает на лоб, а около верхней губы почему-то проступает пот, но уже как будто от мороза.

– Правда! Ты просто не видела! Мы тебе не показывали! – без доли стеснения и нарочито пытаясь показать, как ловко меня обдурила, ответила она.

– Так значит, вы мне врали? – сказала я с придыханием от этой несправедливости.

Проходившая рядом медсестра остановилась и объяснила – да, именно так и будет происходить. Стоп, это значит, я сяду за стол, и меня свяжут? Вернее, свяжут мою руку, какая разница, ведь ее закрепляют так, чтобы я не смогла убежать? А потом мне проткнут вену. Я посмотрела на свою руку и заметила там синеватый проблеск. А как же, прям туда? Там же так мало места, если это вена, то она слишком маленькая. Эй, вы там, за дверью кабинета, что вы задумали? Может, постучать и сказать, чтобы приготовили иголку поменьше?

И вот я в комнате врача, которого я, видимо, совершенно не интересую. Мама с Тоби сидят сзади. Врач даже и не спросил, не много ли людей в одной комнате. Я почувствовала спиной, как они начали рассаживаться поудобнее. Это вам спектакль какой-то? Потом мы с Тоби сравнивали это «развлечение» с анатомическим театром. Он смеялся, говоря, что действительно было тогда очень похоже.

Медсестра молча приступила к процедуре. Она достала шприц. Он был большой, на самом деле, я же говорила – возьмите поменьше. А, это я говорила только в своей голове. Но все-таки стоп, разве не врали мне? Надежда на то, что меня разводят, еще теплилась. Но потом она достала свой большой шнур какого-то коричневато-красного цвета.

– Лучше отвернись, – строго сказала медсестра.

Конечно же, я отвернулась. Нужно ли мне еще смотреть, как проводят экзекуцию с моим телом? Но потом, все-таки на последних секундах, сама не знаю почему, но я испытала непреодолимую тягу посмотреть, что же там, и повернулась. И правда, иголка была в моем теле, а шприц почти наполнился красной и вязкой субстанцией. Я прижала плотно свою нижнюю губу к верхней. Мне захотелось быстрей выбежать и наорать на Тоби, за что? Что они не врали мне, что вот так оно и происходит! Большим шприцом, таким огромным, и прям кровь выливается из тебя, и ее качают настоящим насосом!