— Меня просто злость распирает. — Он стукнул кулаком по столу. Эрика даже не вздрогнула. С минуту они сидели в молчании и слушали стрекот сверчков, доносившийся из темноты от яблони. Эрика встала, прошла к буфету и взяла два бокала с бутылкой Glenmorangie. Плеснув в каждый бокал немало виски, она вернулась с ними к дивану, один вручила Питерсону, а сама села рядом.

— Гнев — одна из самых нездоровых эмоций. — Эрика поставила бокал на столик и закурила. — При имени Джером Гудмэн у меня до сих пор закипает кровь. Я часами представляю, как убиваю его. Придумываю для него самые изощренные и мучительные способы убийства…

— Это тот…

— Тот, кто убил моего мужа и четырех моих коллег. Тот, кто разрушил мою жизнь. Мою прежнюю жизнь. И чуть не уничтожил меня. Но не уничтожил. И я ему этого не позволю.

Питерсон молчал.

— Это я к тому говорю, что негодяев полно. На свете есть много хорошего, но и много плохого. Люди, которые сеют ужас и зло. Нужно сосредоточиться на том, что ты можешь сделать, на что можешь повлиять. На тех, кого можно поймать. Да, звучит примитивно. Но мне понадобилось много времени, чтобы это понять. И тогда я немного успокоилась.

— Где теперь Джером Гудмэн? — спросил Питерсон.

— Исчез с лица земли после перестрелки… Не знаю, может, кто из полиции помог или ему просто повезло. Но его так и не нашли. Пока. Я верю в судьбу, — продолжала Эрика. — Знаю, что однажды в будущем я снова встречу Джерома Гудмэна, и тогда он от меня не уйдет. Будет сидеть за решеткой до конца своих дней. — Произнося последнюю фразу, она, для пущего эффекта, потрясла кулаком.

— А если не выйдет?

— Что не выйдет?

— Посадить его?

Эрика обратила на Питерсона немигающий взгляд широко раскрытых глаз.

— Единственное, что мне может помешать его посадить, — это смерть. Его или моя. — Она отвела глаза и отпила большой глоток виски.

— Мне жаль. Жаль, что с вами это случилось, босс… Эрика…

— Мне жаль вашу сестру.

Она повернулась к нему, их глаза на мгновение встретились. Питерсон наклонился, собираясь ее поцеловать. Она ладонью накрыла его рот.

— Не надо.

Питерсон выпрямился.

— Черт, простите.

— Не извиняйтесь. Прошу, не надо, — сказала Эрика. Она встала и вышла, а через несколько минут вернулась с одеялом и подушкой в руках.

— Ложитесь на диване. Не надо вам сейчас за руль.

— Босс, простите, ради бога.

— Питерсон, прошу вас. Вы же меня знаете. Все забыли, ладно? — Он кивнул. — Спасибо, что рассказали про вашу сестру. Я глубоко вам сочувствую. Но вы помогли мне многое понять. А теперь немного поспите.

Эрика долго не засыпала — лежала в постели, глядя в темноту. Думала о Марке, рисуя в воображении его лицо. Чтобы он жил в ее памяти. Она едва не ответила на поцелуй Питерсона, но Марк ее удержал. В душе она желала, чтобы рядом с ней в постели был мужчина, который согревал бы ее теплом своего тела, но сейчас это был бы слишком большой шаг.

Шаг в сторону от ее прежней жизни, в которой был Марк.

Проснулась Эрика около шести утра. В окна светило солнце. Она вышла в гостиную. Питерсон уже ушел, прицепив к холодильнику записку:

Она была рада, что он не завершил свое послание поцелуем, и надеялась, что их рабочие отношения не будут осложняться напряженностью. На работе напряженности и без того достаточно. Не хватало еще привносить в нее проблемы личной жизни.

Эрика шла к моргу по длинному коридору, где было прохладно и тихо. Она нажала кнопку звонка и подняла лицо к маленькой видеокамере, что висела над дверью. Раздалось пиканье, большая стальная дверь с шипением отворилась. На Эрику выплыли клочья пара.

— Доброе утро, — поприветствовал Эрику Айзек, встречая ее в дверях. Он все еще был в синей униформе, местами испачканной в крови.

Они пошли через большое помещение секционной. На полу — черно-белая плитка викторианской эпохи, выложенная геометрическим ромбовидным узором. Потолок высокий, окон нет, на стенах белый кафель. Вдоль одной стены — ряд металлических дверей, в центре помещения — четыре секционных стола из нержавеющей стали. Три, пустые, блестели в ярком свете флуоресцентных ламп. На столе, что стоял ближе других к входу, лежало тело Джека Харта.

Миниатюрная молодая китаянка — одна из ассистенток Айзека — зашивала длинный Y-образный разрез, начинавшийся под пупком. Она уже выполнила половину работы, дошла до грудины, и теперь осторожно сшивала кожный покров, подбираясь к той точке, где разрез расходился к плечам. Стежки были аккуратные, но крупные и выпуклые.

— Как и в случае с Грегори Манро, в крови обнаружен высокий уровень флунитразепама, — сообщил Айзек. — Препарат он принял в жидкой форме. В пивной бутылке, что стояла на его тумбочке, тоже содержалось большое количество флунитразепама.