— Это само собой. И как вы это сделаете? — скептически смотрит на меня.

— Неправильно вопрос формулируете, — деликатно поправляю. — Следует спросить, почему до сих пор не сделали? Все технологии не просто есть, они уже давно освоены. Несколько десятилетий.

Бушуев, после начала разговора до сих пор не проронивший ни слова, еле заметно улыбается. А я продолжаю:

— Расчёты сделаны как раз на основе уже во многом устаревших технологий. Мы же планируем значительно поднять процент полезной нагрузки. Удвоить или даже утроить. Соответственно, уменьшить стоимость доставки на орбиту. Вполне возможно, космический отель обойдётся нам в десять или даже пять миллиардов долларов. То есть примерно от пятисот миллиардов рублей до триллиона. Это если по курсу считать. Реально обойдётся раза в три дешевле.

— И как вы поднимете процент полезной нагрузки? — под одобрительным, хотя и тяжёлым, взглядом шефа в разговор включается Хованский.

— Свои разработки мы секретим. Но поднять ПН можно и без них. О российских гиперзвуковых ракетах вы же наверняка слышали? Они развивают скорость от четырёх до пяти километров в секунду. Это результат работы второй ступени обычной трёхступенчатой ракеты типа «Ангара» или «Протон-М». То есть если применить технологию гиперзвука, то нижняя, самая массивная ступень ракеты не нужна. А она составляет примерно две трети стартовой массы. Вот вам и перспектива для утроения коэффициента полезной нагрузки.

— Сколько тебе лет? — неожиданно переходя на ты, Костюшин залепляет вопрос в лоб.

— Неоднозначный вопрос, Андрей Львович. По паспорту — восемнадцать, по статусу — не меньше двадцати шести.

— Это как? — озадачивается Костюшин, а Хованский заинтересовывается.

— Я закончил МГУ, получил диплом, работаю преподавателем там же. Обычно студенты выпускаются в двадцать три года, если сразу после школы поступили. К тому прибавьте три года аспирантуры, я ведь уже защитился и в настоящий момент являюсь кандидатом физико-математических наук. Получается — двадцать шесть.

— Даже не знаю, что сказать, — трёт лоб Костюшин. — Слишком молодо выглядишь, не внушает доверия твой возраст, уж извини.

— Королёву тоже было двадцать шесть, когда он создал свою ракетно-космическую лабораторию, — пожимаю плечами. — Я со своими друзьями, все мы — стоим на его плечах. Сейчас время бежит стремительно, поэтому у нас получается быстрее. Но вы особо не переживайте. Все мои товарищи по этому делу, их несколько десятков самых активных, старше меня. Младше двадцати никого нет.

Вижу, не убедил. Поворачиваюсь к Бушуеву, обмен взглядами можно расшифровать, как короткое совещание с выводом: можно закругляться. Попробую:

— У вас какие-нибудь вопросы ещё есть?

— Каких гарантий вы ждёте от нас? — опять вступает Хованский.

— Нам нужен космодром, нам нужно одно из предприятий-производителей ракетных двигателей. НПО «Энергомаш» или что-то подобное. Возможно, понадобится авиазавод. Но космодром, а лучше площадка под него — в первую очередь. В этом деле я и жду от вас помощи.

— Без нас не обойдётесь? — Хованский слегка хитренько улыбается.

— Наверное, обойдёмся. Но если вы подвернулись, то почему нет?

— Каковы ваши обязательства? Что будет иметь банк по итогу?

Достаю условия «четыре за десять» (если точно, там четыре с половиной за десять), снова кладу на столик. Странные люди, начинают с конца. Хотя им, банкирам, виднее, с чего начинать инвестиционную активность. Тезисно освещаю документ для Костюшина. Слегка скучающим тоном:

— Шестнадцать и три десятых процента в год. Стоимость вклада привязывается к цене банковских металлов — золота, платины, палладия — на момент регистрации вложения и получения над ним контроля. Проценты начисляются ежегодно и тут же капитализируются. Выплаты процентов возможны не ранее чем через пять лет и не позднее десяти. Не исключена вероятность — само собой, при желании вкладчика — выплаты драгметаллами в материальной форме.

Костюшин всем своим видом выражает спокойное равнодушие, только хрен ты меня проведёшь. Если при словах «золото, банковские металлы, выплата жирных процентов» банкир не возбуждается, значит, он мёртв.

— Ты где-то там, — Костюшин сопровождает слова, сочащиеся скепсисом, жестом: палец вверх, — золотой прииск нашёл?

— Вы не слышали об этом? — гашу его скепсис своим удивлением. — Астероид Психея, практически полностью железно-никелевый. В таких рудах присутствие золота и платины неизбежно. Тот же наш «Норникель» и палладий добывает, и платину, и много ещё чего. По современным рыночным ценам стоимость руд Психеи оценивается квинтиллионами долларов.

— И как ты до него доберёшься? — скепсис возвращается.

А мне начинает надоедать.

— Станислав Алексеевич, давайте вы, — оборачиваюсь к старшему товарищу. — Простите, Андрей Львович, как-то не ожидал, что вы совсем не в курсе.

— Ядерный буксир же, — Бушуев реагирует моментально. — Проект «Зевс». Удельный импульс до двухсот километров в секунду, в пятьдесят раз выше, чем у самых современных традиционных ракетных движков. До Психеи доберётся не дольше чем за год. Только подозреваю, что Витю это не устроит, и он придумает, как добраться за месяц.