Шрифт:
Теперь мы шли по городу мертвых.
Алан пел, бил палкой в барабан и тянул столь заунывные звуки, что кожа моя покрывалась не гусиными пупырышками, а пупырями размером с арбуз – так, по крайней мере, казалось. Давно остались позади разваленные ворота входа; теперь по краям плыли невысокие гробницы.
План напарника стал мне ясен только теперь. Заунывная песня – тяжелая и мрачная – тормозила приближение к нам полупрозрачных темных теней. Мертвых душ. Они, слушая её, что-то вспоминали – что-то свое, что-то им важное.
Мне же казалось, что мы несем погребальные носилки. Крытый тканью погост, который собираемся позже поджечь.
Баллада «проводов» – вот что тянул Ал низким голосом. И те, кто свои проводы не увидел, кто был уже на тот момент мертв, погружались в воспоминания, которые не застали живыми. Слушали, застывали на месте.
Руны забытья и мой щит работали совместно – тени путались в звуках, теряли цель, временно переставали видеть нас, но мы отчетливо видели их. Длинные, покачивающиеся в ритм глубокого биения барабана.
Рассветом здесь называлось едва заметное золотистое марево; дорожки Кураста, поросшие невысокой травой, пробившейся сквозь камни, оставались темными. Плыли по бокам невысокие усыпальницы, в чьи входы не хотелось даже смотреть.
Песня эта меня коробила.
Изредка я скрежетала зубами, передергивалась и шептала:
– Повеселее ничего в репертуаре нет?
Тогда Алан поворачивался и, продолжая гундеть старинный душедробильный мотив, качал кулаком – мол, каждый раз, когда ты издаешь звуки живых, они прерывают песнь, и тени начинают нас видеть. Заткнись.
Я была бы рада, но меня мутило от этих нот.
«Зажми уши», – вот что показывал мне Алан жестами, – «и шагай за мной»
Я шагала.
Проблема заключалась еще в другом – мы пересекали временные пласты. Много разных эпох, моментов, смертей, захоронений. Казалось, еще чуть-чуть, и мы сами заплутаем в веках, в чужих прошедших битвах. Чудился несуществующий дым факелов и далекий плач – от этой смеси делалось только хуже.
И никак не находилась нужная гробница.
Мы бродили меж ними очень долго, у меня начала уставать спина, болеть голова. Я видела, как один восход сменял новый, как полыхала синька заката. Серые раскрошенные камни подсвечивались то розовым, то золотым, но красивее от этого не становились. Из Кураста хотелось сделать ноги. Каждое захоронение как плоская четырехугольная пирамида со входом. И по несколько дрожащих теней у каждой.
Страшно сделалось тогда, когда у Ала начал садиться голос.
Сколько прошло – сутки, двое? На деле наручные часы показали бы, что мы топтались по Курасту не более часа, но время тут завивалось в спирали.
– Где нужная? – шептала я, теряя терпение.
Остановившись, напарник достал из кармана листок. Одной рукой он продолжал колотить в ненавистный бубен, второй распрямил бумажный квадратик, показал мне рисунок на нем. Передал мысленно:
«Мы ищем гробницу Тутламмона. На ней символы по бордюру, видишь?»
«Они могут быть разрушены», – отозвалась я с помощью телепатии. И поставила на автомат дистанционный процесс восстановления связок Алана. Тот благодарно кивнул и затянул песню громче.
Черт, нам срочно нужно ее найти. Изредка тени все-таки чуяли нас, приближались все ближе, останавливались на некоторое время, слушали песню, после вновь начинали преследование.
Теперь усыпальницу Тутламмона мы выискивали вместе.
Одна пирамида, вторая, третья, десятая… У каждой узор перед входом, иногда даже утопленный на метр в землю лабиринт. Тут можно блуждать вечно. Я знала, что, когда все завершится, когда мы вернемся, я Алану задницу наколочу за эту песню. Несмотря на то, что она нас спасала, все равно наколочу. Богиня Зарайя, я эти звуки буду помнить вечно. Чужое тело на носилках, саван, чадящие палки; синий свет закатного неба. И вечную скорбь.
Ал ощутил мои намерения кожей, повернулся, пожал плечами – делаю, что умею. Зад свой подставлю для получения наказания позже.
«Договорились», – сообщила я одними глазами ехидно.
И в этот момент – слава рассвету, который, кажется, был уже не первым, – я наткнулась на искомый бордюр.
– Это она! – прошептала одними губами.
Справа от нас, выше остальные. И да, часть символов, изображенных на рисунке, обвалилась.
(Ragnarok Duo – Valkyriur og Baldir)
Внутрь за нами тени не вошли – и то хлеб. Прекратил, наконец, петь Алан, и ненадолго я вздохнула свободнее. Ненадолго, потому что в усыпальнице мне не нравилось. Нет, мне не нравилось и снаружи, но внутри давило откровенное ощущение не просто тревоги – опасности.
Старинные каменные стены. Чтобы разогнать мрак, Ал вытянул из лежащего у стены скелета кость, обмотал ее тряпицей, которую взял там же, и подул. Вспыхнул огонь, и напарник теперь продвигался вперед с костью-факелом.