– Не важно.

Я вложила в эти слова очень большой смысл, и Роберт уловил. Правда, долго не отвечал, впитывал смысл, пытался допустить его до души, поверить. И выбрал верить спустя какое-то время – я ощутила, как сдвинулся камень с его души. На меня коротко взглянули – «ты не уйдешь сегодня?» Мне не придется сидеть одному, спать?

«Не придется».

Я крепче сжала чужие пальцы.

И сердце Роба оттаяло.

О чем-то щебетала довольная Кейт. Сегодня она лучилась раз в пять ярче, чем вчера – видимо, брутальный Алан потрудился на славу. Извинился, так сказать, качественно.

Посвежело, подуло, даже на короткий миг распогодилось. И мне бесконечно сильно нравилось ощущать простые и понятные чувства – собственную тихую радость, сочащееся от Кейт обожание в сторону своего спутника. Искреннюю ласковость Роба.

– Почти все готово, – провозгласил он, наконец, – кто-нибудь сходит за вилками?

– Я схожу.

По пути я прихватила Алана, поволокла его следом.

Даме его объяснила:

– Моя очередь рассматривать татуировки.

– Это не то, о чем ты думаешь! – тут же оправдался Ал перед подружкой. – Она… не в том смысле!

Долетел смешок от гриля.

В этом доме, несмотря на единственного хозяина и обитателя в виде мужчины, всегда было уютно. Мягкие кресла, потухший камин, большие круглые часы над ним. Совмещенная гостиная с кухней выдавали любителя часто готовить. Стояли в кадках растения, которые не забывали поливать; мытые столовые приборы покоились в плетеной корзинке с тканевым дном. При всей своей серьезности и собранности, Роберт был мягким, честным, что ли.

Оказавшись на кухне, я повернулась спиной к мойке. Мы с Алом знали, что нам нужно поговорить, и мой напарник не стал тормозить с вопросами.

– Что у тебя там случилось в дороге? О чем ты не сказала мне по телефону?

– Э-э-э, так не пойдет, – улыбнулась я широко, – а платить за информацию?

– Это чем же?

– Зрелищами! Задирай, давай, майку, я твои тату не рассмотрела еще…

– Ширинку тебе не расстегнуть? – ухмыльнулся этот наглый качок с усиками. – Снаружи вообще-то наши… партнеры. И окна тут панорамные.

– Ты не отвиливай. Грудью. И спиной.

Он знал, что меня не продавить. Поэтому притворно-тяжело вздохнул и подчинился – стянул майку, мол, на, смотри.

А ведь было на что посмотреть! Алан был очень и очень хорошо сложен, крепок. А Браслет Брутальности, кажется, все-таки добавил ему объемов, хотя тут без сантиметровой ленты точно не скажешь. Тату были загляденье. Сложные, перетекающие друг в друга рисунки, изумительные градиенты, глубокие смыслы. Когда ко мне повернулись спиной, я не удержалась и выдохнула:

– Кла-а-асс!

– Нравится? Думаю «ББ» надо оставить себе, в архив ценностей не сдавать.

– Чтобы легко склеивать новых девушек?

– Т-с-с-с! – Глаза Алана сделались круглыми, мол, «не пали меня», на секунду прижался к губам палец. Да и не собиралась. – Ну что, я заплатил за информацию зрелищами? Теперь расскажешь? Что там случилось…

Напарник натянул на мускулистый торс майку, посмотрел на меня внимательно и тут же помрачнел.

– Опять… Вэйгард? Не говори мне, что третий раз за сутки.

– Угу.

– Как?

«Как так получилось?»

Я пожевала губы.

– Все началось с дороги, которой не было… Не было на карте. С мерцающего пути.

– Что это такое?

Ясно было, что начинать историю нужно с той самой злополучной развилки.

Я говорила, он слушал. Про паутину – другую, не такую, как от сонного медальона, – про то, что я как раз хотела попробовать на неё воздействовать, когда из портала вылетела машина Райдо. Про его бой с ульем, протянутую ладонь, запитку…

– Вот же… хмырь, – не удержался Алан, услышав про личный контакт. – Идет верной дорогой на сближение.

– Ему нужны были силы, он боролся.

– Ты его уже защищаешь.

– Нет. Просто я видела то, что видела. Если бы эта субстанция разбросала по округе свои части, то…

– То – что?

– Не знаю. Ничего хорошего. Я вообще раньше про такое не слышала, но этим вечером прочитала об этом в библиотеке, о борьбе деймонов… с этим. Видела иммограмму.

– Протранслируй.

Мы это умели. И в полумраке кухни над нашими головами с точностью до линии возник тот самый рисунок – темная фигура, ударяющая по «улью».

Прежде чем заговорить, Алан долго смотрел на постепенно гаснущие линии – воспоминание из моей головы.