Я развернул сверток. На зеленом сукне стола тускло блеснули фамильные броши, серьги и колье — все, что осталось от приданого матери.

Пономарев неторопливо надел специальные очки, достал лупу:

— Так-так… Очень интересно. Это ведь работа Фаберже, не так ли? — он поднес к свету изумрудную брошь. — Да, определенно. Узнаю почерк мастера Хольмстрема… А вот это… — он взял колье с александритами, — … если не ошибаюсь, заказывал ваш батюшка у Болина к свадьбе с Марией Николаевной?

— Вы хорошо осведомлены, — я старался говорить ровно.

— В нашем деле иначе нельзя, — Пономарев бережно повертел в руках старинные серьги с бриллиантами. — Каждая вещь имеет свою историю. И свою цену, разумеется.

Он снял очки, протер их батистовым платком:

— Что ж, я готов предложить сто двадцать тысяч. За все.

— Двести, — твердо сказал я. — Вы же знаете реальную стоимость.

Пономарев едва заметно улыбнулся:

— Времена нынче неспокойные, Леонид Иванович. Риск большой… Ну, могу добавить еще двадцать тысяч, учитывая нашу давнюю дружбу с Василием Андреевичем.

— Сто восемьдесят, — я пристально посмотрел на старика. — И мы оба знаем, что даже это намного ниже истинной цены.

Он помолчал, разглядывая изумруды под лампой:

— Сто пятьдесят. И это мое последнее слово.

За окном прогрохотал трамвай, где-то во дворе громко спорили жильцы о пользовании общей кухней. Пономарев, словно извиняясь за эти звуки новой жизни, слегка поморщился.

Я кивнул. Торговаться дальше не имело смысла. Других покупателей с такими деньгами сейчас просто нет.

— Когда можно получить деньги?

— Прямо сейчас, — Пономарев встал, подошел к массивному несгораемому шкафу в углу. — Я предполагал примерную сумму сделки.

Пока он отсчитывал купюры, я в последний раз смотрел на материнские драгоценности. С каждой вещью у прежнего Краснова были связаны воспоминания. Вот эту брошь мать надевала на рождественские балы, а колье сверкало на ее шее в день первого причастия.

— Прошу, — Пономарев положил на стол толстую пачку, перетянутую банковской лентой. — Можете пересчитать.

— Доверяю вашей порядочности, — я спрятал деньги во внутренний карман.

У двери старик неожиданно тронул меня за рукав:

— Леонид Иванович… Если когда-нибудь захотите выкупить обратно… Я сохраню все как есть.

— Благодарю, — я слегка поклонился. — Но боюсь, эти вещи уже принадлежат прошлому. Как и многое другое.

После посещения Пономарева я вернулся на завод. В приемной меня ждал Глушков, подтянутый, собранный, с неизменной кожаной папкой под мышкой.

— Проходите, Николай Степанович, — я пропустил его в кабинет и плотно закрыл дверь.

Глушков сел в кресло, положил папку на колени. В кабинете пахло свежесваренным кофе, Головачев уже успел принести мне чашку.

— У меня для вас особое задание, — я достал из сейфа пухлый конверт. — Завтра утром выезжаете на Урал. Неофициально, конечно. — я понизил голос. — Нужно проверить, нет ли там таких же «кротов», как здесь. И главное, надо создать надежную систему защиты от промышленного шпионажа. На Урале будет разворачиваться основное производство, нам нельзя допустить утечек.

— Сколько времени на выполнение?

— Месяц, может быть полтора. Действуйте очень осторожно. Никому не говорите о реальной цели поездки. Впрочем, мне ли вас учить.

Глушков спрятал конверт во внутренний карман:

— Когда направлять первый отчет?

— Через неделю. Телеграфом, условным текстом. Если возникнут проблемы, сразу же свяжитесь по экстренному каналу через Мышкина.

Он встал, одернул пиджак:

— Разрешите идти? Нужно подготовиться к отъезду.

— Идите. И будьте предельно осторожны. «Сталь-трест» наверняка попытается выяснить истинную цель вашей поездки.

Когда за Глушковым закрылась дверь, я подошел к окну. Начинало смеркаться. До встречи с людьми Мышкина осталось совсем немного.

Конспиративная квартира в маленьком двухэтажном флигеле у Чистых прудов казалась необитаемой, пыльные окна, облупившаяся краска на подоконниках. Только опытный глаз мог заметить едва видимый свет за плотными шторами.

Мышкин ждал в комнате, скупо обставленной казенной мебелью. Настольная лампа под зеленым абажуром освещала разложенные на столе документы. В углу тихо шипел примус — кто-то из соседей готовил ужин.