А меж тем морозец на улице крепчает, без шапки и в капроновых колготках это ощущается капец как остро. Я вообще-то в клуб ехала и не рассчитывала за сбежавшими котами гоняться. Вот чего ему в теплой машине не сиделось?!

— Приложение запусти, дурище, — подает голос Ник, который, наконец, тоже выбирается из автомобиля.

— Чего?

— Джипиэс. Он же работает?

И тут до меня доходит. Точно! Кот сожрал маячок, и тот теперь всегда при нем.

— В квартире работал, — бурчу я все еще обиженно, но делаю, как говорит Старицкий.

Точка на карте показывает, насколько далеко успел смыться Снейп, и я понимаю, что рано обрадовалась.

— Фигасе, он скоростной, — присвистывает Ник, практически утыкаясь носом в мой гаджет.

Похоже, капли и таблетки уже начали действовать, значит, можно привлекать помощника к делу. Не долго думая, хватаю Старицкого за локоть и толкаю в нужном направлении.

— Пошли, вроде туда.

Идем в сторону двух домов-свечек, меж которых яркими огнями переливается какой-то магазин. Приходится цепляться за Ника, потому что дорожка не чищена, а мои сапоги на шпильках никак не предназначены для гололеда.

— Бочаева, я смотрю, у тебя что в школьные годы нормальной зимней одежды не было, что сейчас, — язвит Ник. — Тебе, может, денег одолжить на рейтузы?

— Оставь себе свои копейки. Подкопишь и, возможно, купишь, наконец, мозги.

Когда подходим к месту, где, судя по маячку, спрятался Снейп, я понимаю — мы в глубокой ж…, потому что оказываемся мы перед входом в самый настоящий ёлочный базар. Под куполом из яркосветящихся гирлянд в две аллеи выстроены натуральные ели-сосны, и заправляет этим всем богатством колоритный мужчина кавказской наружности. Господи, ну и как теперь в этом лесу искать кота?! Ладно бы под деревьями был снег, но ведь всё завалено ветками и иголками.

— Ты по левому ряду, я по правому, — командую Нику, и мы расходимся в разные стороны.

Приступаю к планомерному осмотру каждой ёлки и не сразу замечаю крадущегося вслед за мной продавца.

— Вай, какая красывая дэвушка. Был бы маладой, украл бы сэбэ, — завлекающе скалится он щербатой улыбкой, задорно двигая лохматыми усами.

Ну началось!

— Вы кота не видели? — спрашиваю, пресекая его дальнейший поток суперкомплиментов. — Чёрного такого. Пушистого.

— Какая эщо кота? Зачэм кота? Вот пасматры: йэль-красвица такой жэ, как ты.

Ель, к слову, какая-то пожелтевшая и полуоблезлая, так что сравнение выходит так себе. Зато сосны раскидистые, что значительно мешает обзору.

— Что же они у вас все пышные-то такие, — бурчу я и перехожу к осмотру следующей.

Мужик не отстаёт и продолжает нахваливать свой товар:

— Канэчна, пышный. Эщо утром в лэсу рос, толька срублэн, мамой клянусь.

Да-да, тридцать первого декабря самое время рубить деревья, так я и поверила. На что он вообще надеется, продавая ели в такое время? Что замученные работой люди побегут создавать себе праздник в последний момент? Хотя… Вон кто-то слоняется между рядов кроме нас с Ником.

Планомерно перехожу от одного дерева к другому, поглядывая при этом на экран телефона. Кот явно где-то рядом, но чертова погрешность не дает определить, где именно. Ну хоть не двигается, и то ладно. Продавец все так же следует за мной и нахваливает каждую ель пуще прежней.

В конце аллеи мы встречаемся со Старицким, и тот сразу же спрашивает:

— Ну что, нашла?

— Неа. Трындец какой-то.

Кустистая монобровь кавказца тут же возмущенно взлетает вверх:

— Какой такой трындэц?! Пащыму трындэц?! — и уже обращаясь к Никите: — Друг, твая жэна ничэго нэ панимаэт. Сам выбырай, сам пакупай.

Прыскаю от нового статуса, чур меня чур, быть женой этого идиота. И не упускаю возможности приколоться:

— Ему с дуплом нравятся, — поясняю продавцу. — А у вас нет подходящей.

— Ха-ха, — кривляется Старицкий. — Очень смешно. Тебе бы в стендап, такой талант пропадает.

И вдруг я замечаю черный хвост в глубине «рощи», там, где ели стоят не на подставках, а просто прислонены кучей к ограждению. Недолго думая, я кидаюсь за котом, но поймать, вот гадство, не успеваю - засранец ускользает буквально в последний миг. Зато я успеваю устроить настоящий ёлкопад! Деревья тут совсем никак не закреплены, и валиться начинают, что б их, прямо на меня.

— Савсэм сумасщедщий жэнщына! — кричит продавец, — скажы, какой нада, я сам падам.

— Бочаева, ты там живая? — подлетает ко мне Старицкий и тянет вверх один из стволов.

Нет, со мной все нормально, но я понимаю, что вся в иголках и, возможно, в смоле. Черт! Мой белый полушубок!

— Убью гада! — рычу я, отряхиваясь.

Продавец, видимо, принимает эти слова на свой счет, потому что глаза его возмущенно округляются, а сам он опасливо пятится назад, бормоча что-то про полицию и хулиганов.