Император Цяньлунь всегда декларировал политику «мего», полное уничтожение взбунтовавшихся вассалов, каковыми он считал Бирму, Вьетнам и Урянхай. Но сейчас уже не та ситуация и когда фактические победители фиктивно признали свое поражение, согласившись платить дань, богдыхан сразу согласился.

Если отбросить всякую шелуху, то это наглядная демонстрация главного гнилого принципа любых торгашей: ничего личного, это всего лишь бизнес.

Для любой империи смертельно опасна любая внутренняя смута и Китай здесь не исключение. Надо набирать большую армию для начавшейся схватки с Непалом, закончившаяся война во Вьетнаме и успешное подавление восстание на Тайване позволяют это сделать. А вот новая начавшаяся смута пусть и на далеких рубежах, это нож под сердце.

Ситуация на западе Китая это постоянно кипящий котел у которого в любой момент может сорвать крышку. А сейчас вдобавок ко всему рядом война в Тибете. Поэтому Китаю жизненно важно скорее решить проблему взбунтовавшегося Кашгара и предложение кокандского хана было принято.

Во всем этом оказался один маленький нюанс, который не учли ни хан, ни китайцы. Воевать против единоверцев на стороне злейшего врага не камильфо и в итоге все участие кокандцев вылилось в блокирование дорог из Кашгарии на запад. Но и этого оказалось достаточно. Китайцы смогли локализовать восстание самим Кашмиром и его окрестностями.

Очень быстро блокада дорог из Кашгара на запад превратилась в фикцию и по ней повстанцы начали получать почти всё в чем нуждались. Конечно демонстрация того кто в доме хозяин для Китая вопрос времени. Цинская империя еще достаточна сильна и сумеет справится с этими вызовами. Но совершенно неожиданно в эту заваруху решили вмешаться англичане. В Кашгаре появились англиские мушкеты Браун Бесс, достаточно современная артиллерия и английские инструкторы.

Эти ребята оказались очень шустрыми и вокруг Кашгара началось строительство укреплений. По мнению Клеопатры для цинской армии их штурм огромная проблема.

Самому ли Хэшэню пришла мысль привлечь нас к подавлению восстания или кто ему подсказал, но он решил что наши драконы, которые разгромили армию Чжан Цзинбао, помогут китайцам взять укрепления Кашгара.

На этом месте донесения у меня все в буквальном смысле помутилось в голове, на меня накатила такая волна бешенства, какую мне раньше не доводилось испытывать и я разорвал в клочья лист бумаги с текстом донесения.

Это надо каким быть отмороженным, чтобы предложить нам участие в карательной операции на стороне нашего врага.

Но Лонгин Андреевич после небольшой паузы протянул мне новый лист с донесением и невозмутимо предложил продолжить чтение.

— Я понимаю вашу реакцию Григорий Иванович и целиком согласен с вами, но тем не менее дочитайте до конца.

Концовка донесения немного успокоила бурю в моей душе и голове. Клеопатра написала, что она понимает моральную неприемлемость подобного предложения для нас, тем более что в договоре речь идет о походе против ханств Средней Азии, а не о карательном против повстанцев. Но тем не менее она предлагает нам принять в этом мероприятии. Но поступить немного по другому.

Продемонстрировав восставшим свою мощь, мы должны вступить с ними в переговоры и предложить сторонам сделку. Все материальные и административные преференции цинских властей сохраняются, а Кашгар получает автономию, в первую очередь культурную и религиозную.

На этом я опять был готов растерзать и второй экземпляр донесения, но сдержался и просто откинул его в сторону.

— Ты мне, Лонгин Андреевич, скажи своими словами за какие плюшки на этот безумный вариант должны согласиться китайцы? И кто интересно по твоему мнению такое придумал?

— Если вы не против, я начну со второго вопроса. Автор этой идеи камеристка Клеопатры, — год назад Лонгин для каких-то секретных переговоров ездил в главный монгольский храм Эрдэни-Дзу на реке Орхон, расположенный немного юго-западнее Каракорума, легендарной столицу Монгольской империи.

Вернувшись, он попросил меня не задавать ему вопросов с кем он там встречался. Его переговоры опять были максимально конфиденциальными.

— Ты встречался с этой дамой в Монголии год назад и надо полагать опять дал слово, что это останется между вами, а теперь получил добро на откровенный разговор со мной, — несмотря на почти безграничное доверие к Лонгину, подобные ситуации меня прилично напрягали.

Умом я понимал, что такой подход к делу позволяет ему узнавать такие вещи о которых другой человек никогда не дознается, тем более европеец. Но каждый раз по спине пробегал неприятный холодок.

Лонгин понял мои мысли и улыбнулся. Улыбка у него получилась какая-то грустная и усталая.

— Мне невозможно вас предать или обмануть, ваша светлость. Вы сразу же это почувствуете и поймете. У вас есть какое-то внутренне чутье на это дело. И все у нас это знают, — Лонгин еще раз улыбнулся и продолжил отвечать на мои вопросы.