Несколько минут я был без сознания. Первым моим впечатлением, когда я очнулся, было ужасающее зловоние. Воняло сразу всеми самыми отвратительными запахами. Невольно я заткнул нос рукой и попытался дышать через рот, но и во рту осаживался этот смрад, и мне страшно было проглотить слюну.

Второе впечатление, когда я открыл глаза, была абсолютная темнота. Вытягивая руки в сторону, я мог нащупать неровные липкие каменные стены, а под собой чувствовал настил из толстых веток.

Сначала мне казалось, что я задохнусь в этом воздухе. Но скоро я немного свыкся, а когда сообразил, что нахожусь на верных следах пропавшего Арифова, мое настроение совсем поднялось. Ощупав себя, я убедился, что никаких повреждений у меня нет. Просто падение меня ошеломило.

Я достал из мешка свечку и зажег ее. Она загорелась нехотя и только маленьким колеблющимся пламенем: в этом воздухе было слишком мало кислорода. Но и при таком тусклом освещении я мог различить, что я нахожусь в узкой конусообразной яме, закрытой сверху каким-то сложным приспособлением из гнутых прутьев. Очевидно, это была само-захлопывающаяся крышка, которая пропустила меня так же, как и Арифова, и потом закрылась. Стены были совершенно голы и на них блестели в отблесках пламени маленькие капли просачивающейся воды.

Осмотрев пол этой ямы, действительно сделанный из веток и палок, я нашел в нем отверстие. Но как только я попробовал заглянуть в него, свечка потухла, и сам я должен был отскочить на два аршина в сторону. Если здесь воздух был скверный, то там, внизу, он был просто убийственный. Чтобы только как-нибудь облегчить работу своему обонянию, я завязал нос и рот платком.

С большим трудом удалось мне снова зажечь свечу и заглянуть в отверстие. Все, что я мог увидеть, это было несколько ступенек старой полуразвалившейся лестницы. Решив довести начатое дело до конца, я осторожно стал спускаться по ней. Одна ступенька подо мною обломилась, но я успел во время повиснуть на руках и удержаться. Наконец, я почувствовал под собой твердую почву. Так как одна свеча давала слишком мало света, я зажег еще вторую и при их свею увидел, что нахожусь в начале корридора, узкого, но настолько высокого, что можно итти во весь рост, не сгибаясь, — корридора, который уходит к уду-то в гору, немного вниз.

Все мое приключение было настолько необычным, что я просто потерял способность соображаю и совершенно не помню, сколько времени я шел по этому корридору. Я только вспоминаю, что меня пугали капли воды, с гулким щелканием падавшие на каменный пол, а из всех щелей с удивлением выглядывали не то пауки, не то тараканы Под потолком, по нескольку в ряд, черными мешечками висели спящие летучие мыши. Корридор все время заворачивал немного вправо.

Вдруг на одном из выступов камней я заметил веревку, ни которой болталась спичечная коробка. Чтобы убедиться, что это мне не мерещится, я протер глаза и, как полагается в подобных случаях, пощипал себя за локоть. Но глаза и локоть работали исправно, следовательно, и спичечная коробка существовала на яву Впрочем, о назначении ее легко было догадаться, если предположить, что в пещере есть люди. Она играла ту же роль, что электрический выключатель в наших квартирах. При прогулках по корридору, здешние обитатели должны были иметь потребность в свете и вот, на всякий с ту чай, они развесили вдоль по корридору такие коробки.

Пока я изучал напечатанную на спичках самую прозаическую марку, какую только можно себе представить: «Красная Березина», — какая то шалая летучая мышь, разбуженная светом, вдруг сорвалась с места и принялась ошарашенно кружиться около меня. Я отмахнулся от нее, но так неудачно, что нечаянно уперся свечками в стену корридора и потушил их. Выругавшись по адресу мышей, которые, вместо того, чтобы смирно сидеть под полом, в тщеславии нацепляют на себя крылья и летают по воздуху, я полез в карман за спичками. Не успел я их как следует нащупать, как почувствовал чье-то прикосновение к моей руке.

Думая, что это летучая мышь уселась на меня, я протянул руку, чтобы ее прогнать и… не знаю, как я не умер на месте от ужаса. Своими пальцами я ясно нащупал руку человека, державшего меня. Что волосы на моей голове пошевелились, в ртом я ручаюсь. Встретить человека в пещере, я, конечно, предполагал, но таинственное бесшумное появление в темноте привело меня в ужас.

— Кто здесь? — в диком страхе закричал я.

Но в ответ послышалось только глухое звериное рычание, и рука, державшая меня, с силой сжата мою руку и потянула ее вперед. Я попробовал было сопротивляться, но из этого ничего не вышло. Таинственное существо поволокло меня по темному корридору. Шло оно так быстро, что я должен был бежать и в темноте несколько раз больно стукнулся плечом о выступы камней.

Свечи и спички я давно выронил, а фуражка, за что то зацепившись, сбилась с головы.

Протащив меня так шагов сто, это существо принялось громко рычать и в то же время я заметил впереди нас на полу в на стене корридора пятно свез а, шедшего откуда то сбоку. В его тусклых отблесках я смог различить человека, поймавшего меня. Бесспорно, это был человек, но что-то звериное чувствовалось в его движениях, в его низко пригнувшейся фигуре и в огромных обезьяньих лапах. На нем были ужасающие, пропотелые и просаленные лохмотья, одни способные испортить воздух во всей пещере. Лица его я не видел, но голова была покрыта длинными спутавшимися волосами, повидимому, давно не приходившими в соприкосновение с ножницами. Полузверь — получеловек…

Прорычав особенно громко, он сильно толкнул меня вперед и сейчас же куда то исчез. Я стоял перед широким проломом в стене корридора, ведущим в боковую пещеру. Там, на стене, противоположной входу, из щели между камнями торчало нечто среднее между факелом и лучиной, и больше коптило, нежели давало света. Сквозь чад я видел какие то деревянные сооружения, напоминающие столы, и несколько больших круглых камней, лежащих на полу.

Больше я ничего не успел разобрать. Перед дверью вдруг появилась длинная лохматая и грязная фигура человека, одетого в серый балахон и драную барашковую шапку. Судя по бороде, спустившейся чуть не до пояса, и по седым волосам, это был старик, но по тому голосу, которым он приветствовал меня, этого совсем нельзя было сказать.