Мужчины перетаскивают к берегу приспособления для барбекю и еду, а мы с Мариной ответственны за детей. Должна признать: нужны стальные нервы для того, чтобы обуздать пятерых мальчишек, так и норовящих вступить друг с другом в спор, или покалечиться, куда-нибудь забравшись, или откуда-нибудь спрыгнув. Тем не менее, Марина с этим великолепно справляется. А я быстро нахожу общий язык с трехлетней Яной, усердно пытающейся пожаловаться мне на своих братьев. Надо отметить, что для своего возраста она болтает только в путь! Хотя многие слова из ее юных уст, конечно, звучат, как тарабарщина.

Не успеваем мы добраться до берега, Яна деловито хватает меня за мизинец и тащит к воде, чтобы строить из песка королевство.

Мои руки невольно лепят то, что когда-то лепила Ксюша. Но разум — я ему очень благодарна — вовремя отсеивает от воспоминаний горестные веяния. Вскоре к нам присоединяется Паша; он лепит своими руками фантазии своего сына. В итоге у нас получается причудливое королевство, лишенное единства форм, но такое необычное, что малютка Яна скачет от восторга. Затем ее зовет Марина, а мы с Пашей так и остаемся на берегу, с головы до ног измазавшиеся в грязи, чтобы лепить дальше. Возводим хрупкие сооружения в тишине. Чтобы действовать сообща, нам не нужны слова — лишь в конце, когда королевство возведено и ограждено крепостью.

— Как назовем? — интересуется Паша, отряхиваясь от влажного песка.

— Пойдем узнаем у Яны.

Девчушка с радостью вовлекается в задание, вызывая у взрослых смех замысловатыми названиями. Мальчишки тут же журят младшую сестру за то, что та использует несуществующие слова.

— Они всегда спорят? — улыбаясь, спрашиваю я Марину.

Невысокая брюнетка закатывает глаза.

— О да! — вымученно стонет и вздыхает, поднимая уголки губ. — Но я не жалуюсь. Я так люблю этих чертят, что отдам ради них на заклание не только свою психику, но и все остальное.

Я киваю.

— У вас с Сережей чудесная семья.

Она с любовью смотрит на своего мужа, усадившего на шею семилетнего Диму. Я прослеживаю за ее взором и смещаю его немного вправо, сосредотачиваясь на Паше, на плечах которого воинственно размахивает световым мечом девятилетний Макар, сражаясь с младшим братом.

— Знаешь, перед тем как вы сюда приехали, Паша много болтал о тебе с Сережей, — улыбка весело подмигивающей Марины складывается в заговорщическую. — Тем, что я скажу, Америку не открыть, но ты Пашке очень нравишься. Уверена, это взаимно.

Разве может быть иначе? Разве такой мужчина, как Апрельский, способен кого-то оставить к себе равнодушным?

С некоторых пор снотворное перестало на меня действовать. А увеличивать дозу опасно — могу не проснуться.

Если и удается сомкнуть веки, ненадолго нырнув в забытье, то оно непременно обрастает кошмарными образами и утаскивает в леденящие от ужаса кровь недра, из которых не выберешься, не облившись холодным потом и не пожалев, что вообще родился на этот свет.

Я вижу во снах, как Артем снова и снова стреляет в мою дочь, а мне из раза в раз неподвластно ее спасение. Иногда сценарий кошмара меняется, и Ксюша выживает — лишь за тем, чтобы вновь ускользнуть из моих рук, тем самым ввергнув меня в пучины невыразимой, лютой боли, потому что не сумел ее удержать. Иногда мне снится залитое тьмой ничего, в котором гулким эхом проносится слезливый шепот Артема. Он повторяет: «Где она? Где она?».

Очередная бессонная ночь. Я бездумно смотрю, как тлеет табак, и выдыхаю струю горького густого дыма. Поднимаю тяжелую от мыслей, словно налитую чугуном, голову и потираю переносицу. Стою по пояс голый на балконе, жмурясь от режущей глаза яркости лунного света и травлю легкие, в тысячный (ну или какой там по счету) раз размышляя над тем, что иду правильным путем, хотя стою в тупике.

Все странно.

Я ничего не могу нарыть на того мальчика, с которым встречалась Ксюша. Хотя меня конкретно озадачивает то, что нет никакой информации о его близких школьных друзьях: Лапине Денисе и Рябинине Максиме. Их будто стерли с лица Земли. А такое вообще возможно? Об этих ребятах нет ничего в соцсетях. Я не исключаю того факта, что их семьями было принято решение сменить имена и города. Так или иначе, об этом ДОЛЖНЫ БЫТЬ хоть какие-нибудь упоминания. В конце концов, я не один в этом котле неразберихи варюсь, а с бывшим следаком, после увольнения из полиции открывшим свое детективное агентство. Он аргументировал информационные пробелы так: «Им кто-то помог исчезнуть». Окей. Логично. Но для чего? И кто? Эти ребята, как бы жестоко ни звучало, скорее свидетели трагедии, а не ее жертвы, или зачинщики. Так зачем им растворяться в воздухе?

Что ни день, то очередной вопрос. Я в них по горло увяз, как в болоте, у которого нет дна.

***

— Папуля, смотри на меня! — кричит со «сладкой» карусели Юля, вскочившая на ноги и вскинувшая высоко руки.

— Детка, аккуратнее, — я махаю кистью вверх-вниз, жестом призывая ее сесть.

Кучкующиеся рядом мамочки сначала смотрят в мою сторону заинтересованно, а затем, после того как приглядятся повнимательнее, с ужасом округляют глаза и отворачиваются; некоторые даже отшагивают. Согласен, видок у меня отталкивающий. К одежде не придраться, а вот к свежести лица… Посмотрел бы я на то, как они пытаются сложить пазл в убийстве их дочерей, при этом оставаясь бодрячком.