— Да, по работе, — негромко объясняет он. — Недавно вернулся.

— Поэтому я решила отдать конверт по твоему возвращению.

— Угу, — кивает понимающе, не глядя на меня.

Не совсем по работе Матвей отлучался в длительную поездку, как утверждают некоторые источники в лицах наших общих знакомых, считающих своим долгом держать меня в курсе событий и докладывать обо всех женщинах, с которыми знакомится мой бывший муж, и сплетничать о его планах перебраться из Москвы, не утаивая в мелочах, с чем конкретно это связано. Вернее, с кем.

Нет. Не из-за женщины, а из-за девочки, зовущей его папой.

Люди из нашего окружения разделились на два лагеря. Те, кто узнали о существовании внебрачной дочери Матвея и выбрали избегать меня, и те, кто выбрали избегать его. Хотя, как показывает практика, некоторые предпочитают действовать на два лагеря, распространяя информацию каждому, кто не прочь посудачить. Так и разносится молва по миру. «Благодаря» им мне известно, что Рита Литвинова со своей дочкой намерены обосноваться в Санкт-Петербурге… но не с Матвеем, а другим мужчиной, с которым Маргарита, вроде как, работала, когда жила здесь, в Москве. Что там планирует делать Матвей — ума не приложу. Впрочем, это меня не касается.

— Спасибо, что не забыла про конверт, — Метелин шарит безотрадным взглядом по моему лицу и пробует сложить губы в признательной улыбке, но попытка проваливается с треском. — Тебе она тоже написала?

— Да.

— И… о чем было письмо? — нерешительно уточняет Матвей.

Я непроизвольно накрываю не занятой тортом рукой животик, уже ставший достаточно заметным, когда на мне нет кучи одежды.

— О будущем.

…Которое никогда не наступит, но если бы наступило, то, я не сомневаюсь, обрело бы именно тот образ, какой Ксюша нарисовала в своем воображении.

Матвей стискивает челюсти и сильнее впивается пальцами в края конверта, прерывая задумчивую молчание вопросом:

— Он хороший человек?

Я озадачиваюсь ровно на секунду.

Не удержался-таки от интереса к моей личной жизни. Не то чтобы я держала ее в строжайшей секретности…

— Замечательный, — расплываюсь в мечтательной улыбке, живо воссоздавая мысленным взором сцену недавнего предложения руки и сердца.

Окрестности Мурманска, морозная ночь и неописуемой красоты северное сияние стали свидетелями того, как Паша опустился на одно колено и немного дрогнувшим голосом спросил, не хочу ли я состариться вместе с ним. А у меня так окоченело лицо, что я даже улыбнуться не могла, не говоря уже об озвучивании полноценного согласия. Позднее, когда мы отогрелись у камина в его доме, я, разумеется, наверстала упущенную из-за суровых сибирских холодов восторженность и мозоль на языке натерла, повторяя Паше: «Да!».

Влюбленность сама по себе прекрасна, однако в комплексе с гормональной перестройкой организма она едва ли не плацебо.

— Я рад за тебя, — медленно оттаивая от оцепенения, признается Матвей. Искренен он, или нет, судить не возьмусь. Какими бы ни были его чувства, их не разглядеть за вуалью непроницаемости.

— Что ж, мне пора.

— Варь, а ты… Ты ничем не занята на ближайшие пару часов? Не хочешь где-нибудь посидеть? Здесь, например, — указывает рукой на кондитерскую. — Недолго.

Нерешительная, на грани уныния просьба бывшего мужа вызывает во мне отблеск жалости к нему. Вероятно, в этот день его единственным спутником является одиночество. Приблизительно так я чувствовала себя прошлой зимой, когда нуждалась в нем, но его, мягко говоря, не оказалось рядом. Столь всепоглощающей и кромешной горести даже врагу не пожелаю. Я счастлива, что появился человек, готовый разделить со мной тяжесть ноши сегодняшнего дня, почтив память моей дочери.

— Я не могу, — отвечаю, как есть. Без притворной учтивости, которую Метелин, невзирая на свершенное предательство, все-таки заслужил за годы нашего брака. — Прощай, Матвей.

Я отворачиваюсь от зияющей бездонности в его глазах, довлеющей над призрачной надеждой, и грусти, отбрасывающей глубокую тень всего невыраженного на угрюмый лик.

Я спешу домой, к тому, в чьих объятиях нахожу заботу, безмятежность, уверенность в завтрашнем дне и поддержку. Все, что мне нужно для спокойной, размеренной жизни.

— Доктор Варя, вы не вернетесь? — безрадостно спрашивает Миша, прижимая к груди плюшевого чеширского кота. Несмотря на простор четырехместной палаты, мальчишке неуютно. С одной стороны распирает тоска, с другой давят светлые разрисованные стены, в которых с недавних пор непривычно тихо и пусто.

В склонившейся над ним женщине, качающей головой с мягкой улыбкой, рождается похожее чувство — щемящее в груди уныние. Ей с трудом удается сдерживать слезы.

Миша грустит из-за того, что остался один. Других ребят, с которыми он успел подружиться, выписали в течение предыдущих двух месяцев, а он уйти не может, потому что еще не выздоровел, но доктор Варя обещала ему, что это случится совсем скоро. Она искренне убеждена в своем прогнозе. Новая методика лечения дает положительную динамику, показатели здоровья мальчика близки к норме. Это, безусловно, счастье.