Он закрыл глаза, перехватывая контроль за своими эмоциями, и через пару мгновений уже взял себя в руки.

— Спасибо, сын, — хрипловато поблагодарил он.

Видимо, он не один год избегал этого разговора, боясь, что сын осудит его. Будь я действительно семнадцатилетним пацаном, у которого ветер в голове, у меня могло, действительно, перемкнуть, но я был уже взрослым мужиком и понимал, что жизнь сложнее наших идеалистических представлений о ней.

— Говорят, ты опечатал всё западное крыло замка, в котором жила мать, — вернулся я к нашим баранам. — Мне нужно осмотреть её комнаты, может там, я найду подсказки.

Отец поскреб бороду, словно раздумывая, потом взял ключ с пояса и открыл ящик стола. Стал там лазить.

— Эрик, если тебе хочется в этом покопаться, покопайся, но не закапывайся слишком глубоко — это губительно, знаю по себе. До полного обращения Фила в медведя осталось девять дней. Я даю тебе ровно девять дней на то, чтобы найти ответы и попытаться спасти твоего друга. Обещай, что после, ты будешь помогать мне.

Отец встал и протянул мне связку ключей.

— Это ключи от её комнат.

— Спасибо, — поблагодарил я, зажимая ключи в кулак.

— Эрик, я должен предупредить… — помешкав, сказал отец. — Там что-то не то твориться. Я опечатал её покои неспроста, не потому что сентиментален…. Вот тебе факты, три служанки, которых я поочередно просил сметать там пыль, покончили с собой. Разумеется, прислуга стала бояться туда ходить… Понимаешь, там постоянно что-то происходит, идёт потусторонняя жизнь. Картины двигаются, голоса, плач, стоны… Я и тогда, после её казни не мог там находиться больше нескольких минут, да и никто не мог. А теперь и близко не подхожу — меня, будто некие силы не пускают на порог. Прошу тебя, будь осторожен.

Отец, действительно, выглядел встревоженным, а его не так просто было испугать. Мне стало немного не по себе. Я кивнул.

— Я буду осторожен. Через девять дней я спасу Фила, и помогу тебе в твоих делах.

На том мы и расстались. В целом, мы поняли друг друга, и это было очень даже не мало.

Прежде чем заняться поисками матери, я решил навестить Фила, чтобы принести ему еды и воды, да и вообще проверить как он.

Я взял на кухне курицу, положил её в мешок. Пока шёл, раздумывал, что нужно будет попросить кого-нибудь присмотреть за Филом, пока сам я буду отсутствовать. Сначала я вспомнил про Ганса, но потом решил, что не всякое родительское сердце выдержит, если сделать его свидетелем вот таких нечеловеческих страданий сына. С Аделаидой и Лейлой я связываться не хотел, знал, что в итоге окажется себе дороже… Леона я планировал взять с собой.

Я вошел в подземелье замка Гербертов, мимоходом заметив, что оно всегда освещалось ровным светом факелов. Мне стало интересно, ведь кто-то их, должно быть, менял, или это какие-то неперегорающие факелы. Скорее всего, второе, потому что в темнице я ни разу никого не видел.

В этом же подземелье находился наш родовой склеп. По идее, там ведь должны покоиться останки моей казненной матери. В склепе я никогда не был, надо бы, когда появится время, сходить, взглянуть на месте ли её тело или исчезло вместе с чудесным воскрешением.

Я повернул в коридор с темницами, прошёл буквально несколько шагов и замер на месте, как вкопанный. Из камеры Фила слышался какой-то жутковатый разговор.

— Ты не победишь, медведь! — горячо шептал Фил.

— Я уже победил, — хрипло прорычал кто-то.

— Нет, — противился Фил, — я человек!

— Посмотри на себя! — засмеялся неизвестный. — У тебя шерсть растет!

— Всё равно… это не я!

— Я это ты! Ты это я!

— Нет!

— Да, — насмешливо прохрипел чужой голос, — прими это, и мы будем делать великие дела!

Я сжал кулаки. Кто смеет науськивать Фила и почему он не один в камере? Я подкрался и заглянул в решетчатое окошко двери.

Фил сидел на корточках, закрыв уши руками. В свете факелов казалось, что под кожей у него что-то ползает, шевелиться. Больше в темнице никого не было, кроме уродливой горбатой тени на стене, в которой угадывался силуэт медведя.

— Тебя никто не спасет. Смирись! — опять раздался противный хриплый голос, раздался не откуда-то, а из груди самого Фила.

— Эрик, он спасет меня! — в отчаянии крикнул Фил.

— Это тот, что наблюдает сейчас за нами? Не торопиться он тебя спасать, судя по всему, — рассмеялся медведь внутри Фила.

Фил поднял на меня глаза. Я невольно вздрогнул, это были налитые кровью глаза зверя. Лицо и руки у него по локоть заросли коричневой шерстью. Он отвернулся и, будто бы стесняясь своего вида, стал рвать на себе шерсть. Сначала потихоньку, потом, всё более увлекаясь и наконец, совершенно безумно, с воплями и стонами принялся вырывать клоки шерсти вместе с кусками кожи.