Потом, словно проиграв эту битву, он кинулся к решетке двери и хрипя стал биться в нее, лицо его исказила страшная гримаса, сильно напоминающая медвежий оскал. Дверь, к счастью, держалась крепко и лишь подрагивала под мощными ударами Фила.

Фил, в очередной раз, с разбегу, ударившись о дверь так, что кости затрещали, вдруг повалился на пол и затих. Я думал, что он потерял сознание, но Фил пошевелился и глянул на меня с мольбой в глазах.

— Эрик, я это я…ещё я, — как-то жалко пролепетал он.

— Ты это, ещё ты. Ему не победить, Фил, ты сильнее его, — заверил я Фила, но голос у меня предательски дрогнул. — Я спасу тебя, Фил, не сомневайся!

Так и не решившись открыть дверь камеры полностью, я торопливо открыл только маленькое окошко, закинув в него мешок с курицей для Фила, точно он был уже не человеком, а зверем. Стыдясь своего поступка, я поспешил прочь.

Заботу о Филе я решил поручить Альфреду, у старика были стальные нервы, он проявил себя человеком честным, справедливым, к тому же, к Филу он всегда относился по-отечески покровительственно.

Завершив дела связанные с вынужденным заточением Фила, я поспешил в комнату своей матери, надеясь, во чтобы то ни стало, найти ответы на свои вопросы.

У материнских покоев я на мгновение замер не решаясь шагнуть дальше. И в ту же секунду мне в спину ударил откуда-то взявшийся сквозняк, словно подталкивая меня. Я поёжился.

Затем достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке.

Достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке, потянул за ручку. Дверь со скрипом, медленно подалась на меня. Я сделал шаг, переступив порог.

Воздух был спертый, тяжелый. В нос ударила, потревоженная моими ногами, пыль, я поморщился и чихнул.

Сквозь плотные наглухо задернутые шторы свет почти не проникал и в комнате царил зловещий полумрак.

Я был напряжен донельзя. Вовсю работала накрученная отцом жуть, еще и мрак этот в комнате… Первым делом я пошел к окну. Шаги в тишине глухо стучали и отдавались в висках. Я раздвинул тяжелые бархатные шторы. Пыль словно искрящимися пузырьками шампанского затанцевала в воздухе подсвеченная лучами вечернего солнца. Свет ударил по глазам, я сощурился и вновь, не удержавшись, чихнул.

Я огляделся, прислушался к себе. Пока никаких из обещанных отцом голосов и галлюцинаций у меня не наблюдалось. Апартаменты отличались только большими размерами, роскошью времен Людовика XIVи запустением. На пыльном полу, извилистой тропкой, оставались отпечатки моих ног. В комнате, рядом с кроватью стояла большая золотая ванна, большое трюмо с зеркалами, для одной комнаты зеркал вообще было многовато: зеркальный потолок, зеркала на стенах и на шкафах. Как будто кто-то страдал синдромом нарцисса.

Кроме зеркал, повсюду висели ещё и картины, но, что на них изображено, из-за слоя пыли разглядеть было сложно. Так как горничных сюда заманить не представлялось возможным, с их тряпками и штучками для уборки, я сдернул с кровати тяжелое покрывало, решив смахнуть пыль с картин им.

Картину я выбрал самую большую, чуть ли не во всю стену, ту, что висела как раз напротив кровати. Чтобы очистить её от пыли пришлось подставить стул и не один, а два, взгромоздив их один на другой. Надо сказать, что на этой неустойчивой конструкции размахивать тяжелым покрывалом было не самым большим удовольствием.

Вдруг за спиной раздался резкий хлопок, я вздрогнул, стулья подо мной качнулись, и я с чудовищным грохотом полетел на пол. Мало того, что я хорошо приложился головой, так еще один из дубовых стульев, чуть не переломал мне ребра, свалившись на меня сверху.

Я отшвырнул от себя стул и в следующую секунду уже был на ногах с мечом наготове, а затем медленно обернулся на испугавший меня звук хлопка. Однако тревога была ложной, оказывается, это всего лишь сквозняк закрыл дверь.

На мгновение у меня даже закрались подозрения, что отец спецом меня так настроил, а сам стоит где-нибудь за шторкой и посмеивается в кулак над моей трусостью, но я быстро взял себя в руки и отогнал эту абсурдную мысль.

Я отошел на несколько шагов назад от картины, чтобы лучше её разглядеть. Большую часть пространства на полотне занимало голубое небо, на заднем фоне росло одинокое дерево, соединяя небо и землю, своими красными ветками. Оно было похоже на то самое, в котором я еще недавно оставил кольцо и нашел подвеску с хармой, на то, из которого вышла богиня жизни Аве и даровала мне силу сокола. Только местность сильно отличалась, эта была голая равнина, покрытая золотистым ковром трав.

На переднем плане стояла женщина с младенцем на руках. Она, опустив глаза, улыбалась ему. Лица мальчика не было видно, а вот женщина на холсте определенно, как две капли воды, была похожа на мою мать.