Какие, млять, казаки? Какие, млять князья и бояре? Воевода Горчаков… Кто эти люди? Почему я здесь? И что от всего этого мне ждать дальше? Чем заняться? Плыть по течению? Я не имел ввиду реку Волгу… Или «выкручивать» судьбу дальше? Когда пришли на струг, отец забрал у меня кинжал, а одежду сказал снять и оставить себе. Я снял «новые вещи» и переоделся в свои старые штаны, рубаху, постиранную мной, когда умывался перед ужином и уже высохшую. Но красную налобную шёлковую повязку, держащую мои кудри, оставил. С ней было удобнее и казаки как-то по-другому стали смотреть на меня. Уважительнее, что ли?

— Та-а-ак, — думал я. — Привлечь к себе внимание воеводы своим умищем, — я привлёк, но к нужному для меня результату это не привело. А какой мне нужен был результат? Остаться в Царицыне, и лучше всего, при воеводе. Но, не «срослось».

Как нас встретят в Астрахани? Не пошлёт ли Горчаков тамошнему воеводе весточку, чтобы тот «прищучил нас»? Казаки, посланные атаманом ниже по течению, для того и были отправлены, чтобы перехватить гонца, но мало ли?

Атаман, как я видел, не верил царским наместникам и предпочитал действовать силой. В Астрахани гарнизон поболее будет, но не думаю, что свыше тысячи сабель. А Тимофей сказал про полторы тысячи казаков. Приврал, наверное, но, судя по количеству стругов, пришедших вслед первым, то на то и выходит… А может приврал в меньшую сторону? Ха-ха…

«Сидение» на Азове, в котором участвовал Тимофей в тридцать седьмом году, когда мать Стёпкина ещё была жива, закончилось ничем и масса обнищавших казаков вернулась кто на Днепр, а кто на Дон. Вот их-то и вёл за собой Тимофей в Персию по решению казачьего круга, так как грабить окрест уже было не кого. Почти до Воронежа, Тулы и до Рязани добрались казачьи банды. Для этого, как я догадался, ходил два года назад Тимофей в Персию, а не за зипунами. Договариваться с персидским шахом о поступлении казаков на службу.

Стёпкины воспоминания о Персии были радужными, и я подумал, а не задержаться ли мне там? Ведь, если Тимофей и два года назад спокойно, вошёл-вышел из Персии, и сейчас рассчитывал на благодушный приём, то мне опасаться было нечего. Персидский я знаю. Э-э-э… Стёпка знает… Хотя, не факт, что теперь меня оставят при шахском гареме. Вырос уже, хе-хе-хе. Уже тогда наложницы шахские пытались охмурить Стёпку и вовлекали в свои игрища, щипля его за всякие места. А теперь я и сам был бы не против порезвиться среди молоденьких, не старше меня, прелестниц.

Но, скорее всего, не пустят меня в райские кущи. А жаль.

— Пойду Муську покормлю, — сказал я дежурному казаку и сошёл на берег.

— Осторожно там, — буркнул казак и снова опустил нос в намотанный на голове, как капюшон, шарф, прикрывающий нижнюю часть лица.

Скользнув вдоль берега по самой кромке воды, я прошёл вдоль крутого, метра в три высотой, откоса, и вышел к устью Царицы. Я хотел забрать свою котомку с лисьей шкуркой и по возможности, перепрятать. С собой брать её я не планировал. Зачем она мне в Персии. А тут она может когда-нибудь и пригодиться.

— Только, где ее можно спрятать? — думал я, двигаясь бегом.

Видел я не далеко от того места, где сидел на бережку, приличный камешек, под который можно было уложить имущество. Вот под него я и попытался закопать мешок, предварительно выкопав приличную нору. Перевернуть бы я его сам не смог. И тот раз я хотел спрятать котомку под камнем, но решил закопать в песок. Палка, присмотренная заранее, пригодилась и довольно быстро я справился с задачей и вернулся на струг.

Рано утром с зарёю наши струги благополучно прошли крепость Царицына и поплыли вниз по Волге, довольно широко здесь расходившейся. По правому берегу вслед за стругами, шла огромная, по моим меркам, конная «армия». Левый берег Волги терялся в протоках, островках и болотине. Казачья армия растекалась по степи, сокращая путь, как тетива лука. Старший брат Иван отпросился у отца уйти со своим десятком в степь. Фрол оставался старшим на нашем струге, а моя жизнь младшего в семье нисколько не изменилась. Только «фигвам» мы не ставили, ночуя на струге, или под открытым небом, а так, всё хозяйство было на мне, в том числе и готовка еды.

Стёпке такая работа была не в тягость, а в радость, а я, тем временем, ковырялся в своей и в его памяти, или просто отключал сознание. Так завелось, что я, когда Стёпка засыпал, ночью бодрствовал. Если я днём хорошенько отдохнул, конечно. Мне было интересно слушать звуки ночной реки и степи, и размышлять на глобальные и не очень темы.

Я, в своё время, много читал и даже, можно сказать, погружался в геополитику и историю Руси и её соседей. Из всего, что я прочитал и проанализировал, получалось, что Русь не была изолированной и отсталой в экономическом, юридическом, социальном или каком ином плане территорией. Вернее, не была до определённого момента.

Письменность на Руси существовала и до Кирила и Мефодия. Эти «ребята» лишь перевели заветы на буквицу, почему-то названную «кириллицей», хотя её не придумывал Кирилл, чтобы русские попы могли читать заветы, ибо греческий язык священники не разумели и не хотели разуметь категорически, считая свою церковь совсем и не греческой.

Иван Грозный в беседе с папским легатом Антонио Поссевино так и говорил: «Мы получили веру при начале христианской церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, приходил в эти страны, чтобы пройти в Рим. Мы носим веру истинно христианскую, но не греческую. Греки нам не евангелие. У нас не греческая, а Русская вера».