— Конечно, оставляем, — почти сразу ответила она, чем, признаться, здорово удивила и порадовала меня. Оказывается деньги, это не такая уж и большая слабость магессы, хотя и абсолютно равнодушной к ним её тоже назвать было трудно.

— Другое дело, что за ними ведь и присматривать надо будет, — продолжила она, — а то, подрастут, и у соседей всю живность передушат, — сказав это, она проявила предусмотрительность, которой я, вообще-то, от неё не ожидал, чем заработала ещё один плюсик к своей характеристике.

— Ага, а потом могут и за самих соседей взяться, — продолжил я её здравую мысль.

— Да, проблема, — она задумалась, — а ведь абы кого к ним не приставишь, звери, мало того, что дорогие, они же ещё и очень скоро станут опасными.

— И какой выход может быть из этой ситуации? — поинтересовался я.

— Нужны орки, они даже с дикими хищниками общий язык находят, — сказала она, — только вот где их взять? Они же на земли людей только в качестве пленных и попадают. А, так как дерутся они до последнего, то и в плен их попадает совсем немного.

— Тогда нам дорога на рабский рынок, — сказал я, — заодно нужно, что бы кто-то и хозяйством занимался. У нас с тобой другие задачи будут. А рутину домашнюю надо на кого-нибудь переложить.

Действительно, только на рабском рынке был шанс разыскать тех, кто нам нужен. Да и там, если признаться, шансы найти искомое были невысоки.

— А ты справишься с орком-то? — спросил я магессу.

— По идее, должна, — неуверенно ответила она, — посмотрим, — хотя есть же рабская привязка.

— Ну, тогда давай, откладывать в долгий ящик не будем, а посетим это торжище, — предложил я, — только, перед этим надо будет ещё в пару мест зайти.

— Хорошо, — согласилась девушка, — только мне надо немного подготовиться к выходу, а то, — тут она с лукавым намёком на меня посмотрела, да так, что в паху стало тесно, — растрёпанная я какая-то…

— Ну, давай, прихорашивайся, — согласился я, осознав, что если мы продолжим так переглядываться, то никуда сегодня не попадём.

Мы, после того, как вышли из дома, сначала наведались к мастеру Хефину, где обменяли весь наш лут на тринадцать золотых даллеров и пятьдесят серебрушек, причём, шкуры и зубы павших в неравной битве облачных леопардов потянули аж на 8 золотых и пятьдесят серебряных. Таким образом, после несложных вычислений, мы определили сумму, причитающуюся Эконно за лут с того рокового рейда. Его доля составила полтора даллера. Ну, и десятина со всего, которую я должен был отдать мастеру Гваллтеру, составила один даллер и тридцать серебрушек.

Их я быстро занёс представителю Братства Лутеров. Ануэн же, сказав, что её светиться не стоит, постояла за углом, пока я расшаркивался с довольным моей активностью мастером Гваллтером. Правда, я немного подпортил ему настроение, сказав, что на протяжении Седмицы Безумных Грёз и последующих тёмных дней в пустоши соваться не рискну. Мастер Гваллтер поворчал, конечно. Но я его заверил, что потом обязательно наверстаю упущенное, когда риск для жизни снизится до приемлемых величин. Засим распрощался с ним, и вышел на улицу.

На улице увидел забавную картину. Какой-то толстенький и изрядно пьяненький бюргер, всё порывался обнять Ануэн, раскрасневшуюся от праведного гнева. Приблизившись, услышал слова толстяка:

— Ну же, цыпочка, не капризничай, пойдём со мной, — тут толстяк смешно так вскинулся, видимо, пытаясь изобразить из себя знойного сердцееда, — я дам тебе целую серебрушку! Это большие деньги! Ты купишь себе что-нибудь полезное. Ну, пойдём же со мной, я так соскучился по женской ласке, — продолжил он, но уже, почему-то, ноющим голосом.

Наверное, решил, что раз дама не клюёт на большие деньги, то, может быть, она поддастся на его уговоры из сострадания.

А у Ануэн терпение, судя по подёргиваниям её пальцев, было на исходе. Это значит, вовремя я. Ещё минуты три, и она точно размажет любвеобильного толстячка тонким слоем малинового джема по мостовой. По краю, дурень, ходит.

— Сестрёнка, этот хлыщ к тебе пристаёт? — сконструировав суровую физиономию и, героическими усилиями сдерживая рвущийся наружу смех, грозно спросил я.

— Уйди, мальчик, не мешай, — махнул на меня рукой раздухарившийся бюргер, и продолжил осаду неприступной крепости, — две! Две серебрушки дам!

И тут Ануэн, таки применила магию. Не удержалась. Но, надо отдать ей должное, себя не выдала, сделала всё красиво.

С лица толстячка медленно сползла масляная похотливая улыбочка, вытесняемая выражением крайней озабоченности и недоумения. Затем в глазах неудавшегося покорителя женских сердец мелькнуло понимание, и, наконец, в них воцарилась паника. Он, схватившись руками за живот и издав страдальческий стон, скрючился и, как-то боком, и, одновременно, вприпрыжку, припустил прочь. Я и так едва удерживался от смеха, а увидев это, решил более не сопротивляться. То есть, я опять громко заржал. Ржал с наслаждением, самозабвенно, невзирая на смущённо-укоризненный взгляд магессы.