— И выбросить ее обратно на помойку, как старый башмак! — горячо воскликнула Лика. — А потом всю жизнь не знать ни минуты покоя и замаливать свой грех.

— Ну, грех-то, положим, не твой.

— А чей же? Я дала ей надежду и не могу ее отнять. Такое страшное предательство она не перенесет.

— Понимаю. Ну что ж, если ты так решительно настроена. подумаем, что можно сделать. — Она на секунду задумалась. — М-м-м… Для начала можно оформить опеку, но для этого все равно необходимо лишить мамашу родительских прав. Как фамилия девочки?

— Разуваева, Разуваева Мария. Отчества не знает.

— Москвичка?

— Точно не знает, но вряд ли.

Ольга Всеволодовна черкнула пару слов в изящном перламутровом блокноте.

— Я постараюсь навести справки.

— Спасибо. — Лика с облегчением вздохнула. — Есть еще вопрос со школой.

— Ну, это не вопрос. Выбери какую-нибудь недалека от дома и сообщи мне номер. Я договорюсь.

— Ольга Всеволодовна, я… я…

От волнения и переполнявшей ее благодарности Лика едва могла говорить. Голос ее задрожал. Она прижала руки к груди, силясь хоть как-то выразить свои чувства.

— Я так признательна вам. Вы и сами не знаете, что для нас сделали.

— Успокойся, я пока еще ничего не сделала. А вообще-то я должна была бы ненавидеть тебя, но что-то не очень получается.

От такого поворота Лика опешила.

— Но… но за что?

— За то, что ты сделала с моим сыном. Он ведь женится.

— Как?!

— А ты не знала?

— Нет. На ком?

— На этой вашей Виктории. Она почему-то беременна от него. И он, как честный человек…

Она не договорила, только горло дернулось, судорожно и беспомощно. Лика молчала, не зная, что сказать. Услышанное сразило ее. Она и помыслить не могла, что все зайдет так далеко. «Митя, Митя, что же ты наделал!»

— А я так надеялась, что моей невесткой станешь ты, — тихо сказала Ольга Всеволодовна, так тихо, что Лике пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать.

Она увидела ее глаза совсем близко, и сердце ее сжалось, столько было в них невысказанной боли и отчаяния.

Словно весь мир рушился вокруг нее. Лика впервые видела ве такой, без защитной брони, без привычной радушной улыбки. Но это продолжалось всего лишь какое-то мгновение. Ольга Всеволодовна виновато улыбнулась, словно устыдившись своей несдержанности, и легко провела руками по лицу. Приладила на место сползшую маску. Подбородок дернулся вверх, плечи расправились. Лика поняла, что аудиенция закончена.

Когда она вышла на Бронную, уже совсем стемнело. Зажглись редкие фонари. Ветер налетал порывами, пробирался под куртку, бесцеремонно взметывал волосы. Лика накинула капюшон, поглубже засунула руки в карманы и побрела к Патриаршим прудам. Хотелось побыть одной, спокойно подумать, получше разобраться в своих чувствах.

Аллейка у пруда была пуста, лишь две собаки резвились в отдалении, разминая затекшие лапы. Их хозяйки мирно беседовали у самой кромки воды.

Лика присела на скамейку и глубоко задумалась. Сердце щемило от острого чувства потери. Митя ей больше не принадлежит. То, что она привыкла считать своим, утрачено навсегда. Она и помыслить не могла, какое огромное моего занимал он в ее жизни, как грело ее сознание того, что есть на свете человек, который примчится по первому ее зову, где бы она ни была, который за счастье почтет просто быть рядом, ничего не прося взамен.

И теперь все кончено. Ее верный рыцарь изменил ей, выбросил ее из своего сердца и впустил туда другую. И кого! Толстую, нахрапистую Вику. Хорошенькая замена, ничего не скажешь! Такое можно с собой сотворить только с отчаяния. Лика горько усмехнулась. А чем Вика, собственно, хуже ее? Только фигурой не вышла, да и это тоже как сказать. Зато она, наверное, умеет лучше любить его, не то, что Лика.

«Я ведь только тем и занималась, что отпихивала его обеими руками, не пускала к себе, — подумала Лика. — Решала свои проблемы, не задумываясь над тем, что мне на самом деле нужно. А что мне, собственно, нужно? Ясного ответа нет».

Она, наверное, могла бы вернуть его, заставить бросить Вику, отменить эту нелепую свадьбу. Могла бы… но зачем? Что она может предложить ему взамен? Ничего определенного, одни сплошные «может быть». Так стоит ли огород городить? Или, может, стоит? Что сейчас плещется в ней? Уязвленное самолюбие или нечто большее?

Лика вдруг почувствовала, что она на скамейке не одна. Рядом сидел высокий худой старик в темном пальто и будто дремал, положив руки на трость и уперев в них острый подбородок. За размышлениями она и не заметила, как он подошел.

Лика искоса оглядела его. Длинное лицо, обтянутое морщинистой кожей, заострившийся нос, седые волосы спускаются почти до плеч. Неожиданный типаж.

Он пошевелился, словно ощутив на себе ее взгляд, и посмотрел на нее внимательно и спокойно. Так смотрят старые и очень мудрые птицы.

— Какое милое у вас лицо, — сказал он вдруг. — Игра света и тени. Милое и очень несчастное. Не грустите, Аннушка еще не пролила подсолнечное масло.

— А вы кто, Воланд? — спросила Лика.

Он улыбнулся: