От мужчины пахло железом, трудовым потом, а иногда и ненавистным мне алкоголем. Впрочем, этаноловой росой он не злоупотреблял, да и прикладывался к бутылке явно нечасто.

Его руки покрывали грубые мозоли, что тем не менее нисколько не мешало ему как с нежностью прижимать к себе рыжевласку, так и, уверенно придерживая мне голову, передавать меня для кормления. Однажды я, пытаясь научиться лучше контролировать свое тело, дернул его за ус, но мужчина на удивление не разозлился, а наоборот добродушно расхохотался и произнес нечто одобрительное на незнакомом языке.

Последний, кстати, мне удалось освоить довольно быстро. Во многом благодаря тому, что тот походил на причудливую смесь славянских и европейских языков. Будто кто-то вытряхнул несколько разговорников в один котел, тщательно перемешал, замесил, а из получившегося теста выпек пирог, от которого пришли в восторг жители половины Евразии.

Ну и, безусловно, помог тот факт, что всю свою прошлую жизнь я с головой провел в учебе, надеясь с ее помощью выцарапать себе достойное место под солнцем.

Себе и своей любимой младшей сестренке…

Сестра у меня теперь тоже имелась. Только старшая. Та самая веснушчатая малявка, которую я видел в день своего рождения. Девчонку звали Анна, и в свои четыре года она была настоящей егозой. Что называется — с шилом в заднице. От матери Энн унаследовала огненную шевелюру, а свой непоседливый характер, видать, от ужаленного шмелем хорька. Не иначе.

Несколько раз она тайком пробиралась ко мне в комнату и то пыталась накормить еще живым тараканом, то причесать с помощью тяпки, то укрыть пучком несвежей соломы. А однажды и вовсе приволокла длиннющего ужа, которого я с перепугу принял за ядовитую змею.

И каждый раз единственное что мне оставалось, чтобы сохранить жизнь и целостность своего хрупкого тела — истошно вопить во всю мощь тонкого детского голоса. Ужасное чувство абсолютной беспомощности. Не удивлюсь, если именно из-за него младенцы и плачут, а когда вырастают — начисто забывают о минутах пережитого кошмара.

Но я-то не забуду! И обязательно припомню Анне все ее выходки. И хоть ей и без того доставалось за проказы, но она все равно продолжала таскать ко мне всякую дрянь.

Освоив язык, я, наконец, стал постепенно разбираться в происходящем.

Первые увиденные мной мужчина и женщина оказались, как я и предполагал, моими новыми родителями. Диана и Жакер. Диана получила образование при храме и теперь работала писарем на местного землевладельца. Настоящего барона, как бы парадоксально это ни звучало для выходца из двадцать второго века. Жакер служил там же кем-то вроде офицера стражи. Так они и познакомились.

Причем барон Александэл оу Трэй Капауло, несмотря на свое витиеватую аристократическую фамилию, особым богатством и гонором не выделялся и жил вместе со своими слугами в одном особняке. И даже трапезничал за одним столом. Что казалось мне особенно необычным, после прочтения всех тех учебников по истории, где описывалось самодурство дворян прошлого и их оторванность от реальных проблем простых смертных.

Примерно спустя год, мне удалось более или менее совладать с собственным телом и научится ходить, что позволило отправиться исследовать жилище. Мне никто не препятствовал. Но не потому, что всем было плевать на мое существование, а потому что у каждого в усадьбе было много работы, и сидеть с малышом круглые сутки никто не мог.

Первое время, обнаружив меня блуждающим по коридорам, кто-нибудь обязательно возвращал меня на место, но, спустя пару месяцев, перестали это делать. Тем более оказалось, что Энн в этом возрасте была такой же любознательной непоседой (кто бы сомневался), и мое поведение особо никого не удивило.

Да и детей всех возрастов в особняке хватало.

Самые младшие, объединившись в стайки, играли в догонялки или другие бессмертные игры, существовавшие во все времена и во всех культурах. Те же, что постарше, уже помогали взрослым и имели свой круг обязанностей. Но и одни и другие неизменно замирали в учтивом поклоне, стоило появиться по близости кому-нибудь из Трэй Капаулов. Барона и его семью уважали. Причем заслуженно.

Ближе к трем годам я уже был в состоянии вполне сносно изъясняться, но не спешил демонстрировать это умение. Во-первых, чтобы не шокировать окружающих, а во-вторых… Во-вторых, я никак не мог привыкнуть к атмосфере радушия и тепла, буквально пронизывавшей все вокруг, словно первый луч весеннего солнца, ворвавшийся комнату и тут же заполнивший ее чистым и ярким светом.

Я к такому просто не привык. Это шокировало меня даже больше, чем факт перерождения в новом теле неведомо где и неведомо когда. Хотя обстоятельства последнего я пытался выяснить.

Я стоял перед здоровенной деревянной дверью, украшенной причудливой резьбой и рельефным орнаментом с изображением мифических зверей и птиц. Вернее здоровенной эта дверь казалась лишь трехлетнему ребенку, неспособному даже дотянуться до блестящей латунной ручки, взрослые же проходили мимо, не обращая ни на меня, ни на вход в библиотеку особого внимания.