— Меня зовут Васим, — глухо говорит он, наконец, на ломанном русском.

— Васим? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Он напрягается, затем кивает.

— Ты русский? — его голос хриплый, ломаный, как его русский язык. — Чего хочешь?

— Тихо, — снова говорю. — Здесь патруль. Меня ищут.

— Плохо дело, — бормочет он. — Здесь Фарадж. Главный… моджахед. Его люди везде.

— Есть врач? Лекарь? — спрашиваю.

Васим мотает головой.

— Нет. Только трава, мазь. Ничего больше.

— Кишлак Бану. Сколько километров?

— Десять… Может, двенадцать, — он пожимает плечами, но глаза не отрывает от меня.

Вижу страх, но чувствую и что-то еще. Неуверенность? Ненависть?

Он делает шаг к полке, вытаскивает старую металлическую коробку. Внутри тряпки, крошечные баночки, какие-то травы. Суетливо протягивает мне.

— Это всё, бери. Бери и уходи.

Я принимаю коробку, но не двигаюсь.

— Еда есть? — спрашиваю.

Васим качает головой, но, вздохнув, идет к столу. Достает две свежевыпеченные лепешки, мешочек с чем-то вроде сыра. Ставит передо мной. Пальцы его дрожат.

— Еще нужна вода.

— Вот, — подает баклажку с водой.

— Спасибо, — говорю тихо. — У нас есть раненые. И нам нужен проводник до Бану.

Его лицо темнеет. Он резко отходит на шаг, прячет руки за спину.

— Нет, я не могу. У меня дочь… — он смотрит на дверь, что ведет в соседнюю комнату. — Она одна. Мужа убили моджахеды. Она беременна. Скоро… скоро родит.

В его голосе боль.

Я не сразу понимаю, что он говорит, но слова медленно доходят. Дочь. Беременная. Ситуация хуже, чем казалось.

— Васим, если вы останетесь здесь, они придут за вами. Они убьют тебя, твою дочь. Пойми это.

Он отворачивается. Стоит неподвижно, как статуя, потом вдруг резко оборачивается. Его глаза полны печали.

— Ты не понимаешь. Я не могу! Она… она не дойдет. Уходи!

Я сжимаю зубы. Моя рука лежит на коробке с мазями, но мозг работает быстрее, чем тело.

Что делать? Мне нужно возвращаться к отряду. Мне нужно знать его решение.

Васим боится, но, возможно, страх сделает его сильным союзником. Или предателем.

Тишину разрывает шорох за стеной. Васим резко оборачивается.

— Они идут! — шепчет он, и в его голосе слышится паника.

Я хватаю коробку, лепешку, мешок сыра, баклажку с водой и делаю шаг к окну.

Свет фонарей появляется в щели между досками.

— Васим, выбор за тобой, — бросаю я ему.

Мы замираем, не двигаемся. Сквозь щели в стенах просачивается свет. Вижу тени патруля, слышу глухие голоса.

Васим нервно кивает на соседнюю комнату, предлагая мне укрыться. Но я остаюсь, жду. Тени проходят мимо, голоса стихают. Они уходят.

— Ушли, — выдыхает Васим. Его плечи опускаются.

Я делаю шаг к нему.

— Васим, помоги. Я снова прошу. У нас нет времени.

Внезапно дверь соседней комнаты приоткрывается, и выходит молодая женщина. Лицо овальное, кожа смуглая, глаза огромные, черные, как ночь. Она поправляет шарф на голове, но видно её живот. Беременность на последних сроках. Она что-то говорит Васиму на своём языке. Голос у неё звонкий, но полный упрёка.

— Это моя дочь, — бормочет Васим.

Женщина не смотрит на меня, только на отца. Она спорит с ним, её руки резко жестикулируют. Слышу лишь обрывки непонятных слов.

Похоже, она не согласна с его решением.

— Что она говорит? — спрашиваю.

Васим бросает взгляд на меня, потом на неё. Видно, что он разрывается. Наконец, тихо произносит.

— Она боится. Думает, что из-за тебя нас всех убьют. Но… ты прав. Они всё равно придут. Надо что-то делать.

Женщина смотрит на меня, и впервые в её глазах я вижу не только страх, но и вызов. Она говорит что-то ещё, но отец только качает головой.

— Уходи, — шепчет Васим. — Я подумаю, что можно сделать. Уходи, пока не поздно.

В его голосе нет уверенности, но есть решимость. Я молча киваю и направляюсь к выходу, чувствуя на себе взгляд его дочери.

Что-то в этом взгляде говорит мне, что история здесь не закончена. Я выхожу в ночь, зная, что возвращаться сюда может быть опасно.

Сквозь тьму кишлака я двигаюсь, словно тень, каждое движение выверенное и тихое. Под ногами шуршит сухая пыль, а впереди только редкий свет от масляных ламп в домах местных. Сердце гулко бьется в груди, но я сосредоточиваю внимание на каждом своем шаге.