Но раскис ли?

Шаг за шагом плетусь по Арбату. На секунду кажется, что вижу его силуэт — высокий, плечистый— у витрины книжного, но нет. Чужой человек.

Почему –то вспоминаю его слова, как –то он мне сказал.

— Знаешь, Беркут, а ведь бывает момент, когда человек себя теряет. И никому уже не интересен. Даже себе.

Тогда я махнул рукой.

— Глупости, Сашка! Не бывает.

Но сейчас…

Вхожу в ближайший пивной бар. Тесно, шумно, накурено. Обвожу взглядом зал. Нет его.

— Парень такой — высокий, шатен, лицо вытянутое, — спрашиваю у бармена. Тот машет рукой.

— Тебе здесь весь район подходит под описание.

Следующая точка — закусочная на Пушкинской. Там уже совсем другой контингент. Молодые парочки, студенты.

Выхожу на улицу, мысли начинают метаться сильнее, чем ноги.

Может он на вокзале.

Ноги сами приводят на Киевский. Жуткий серый поток людей. Вижу пустую лавочку у стены, прищуриваюсь — вроде бы кто-то похожий. Но нет. Чужой.

Разочарование заставляет идти дальше, по кругу.

— Сашка! Мать твою! Да где же ты?

Сажусь на скамейку. А мысли — о нем. Где-то ведь он есть. Где-то ходит, думает. Может, сейчас пьет. Или сидит где-то на краю…

Никогда бы не волновался за Колесникова. Такой нигде не пропадет! Если бы не эта злополучная история с женой.

— Сашка, только не вздумай сделать глупость…

Город живёт своей жизнью, шумит, пахнет выхлопами и горячими пирожками с уличных лотков. Гляжу на прохожих. Время от времени ловлю себя на мысли, что все эти люди кажутся мне чужими.

Не здесь и не сейчас, где-то в другом мире, на другой частоте. А я всё ещё там, в песках.

Сижу на скамейке в небольшом московском сквере.

— Беркут! — доносится знакомый голос.

Сашка Колесников идёт ко мне, как всегда улыбчивый, развязный, будто и не было Афгана, духоты, выжженной земли и чёрного едкого дыма.

Если бы даже на нем не было формы десантника, то походка всё равно бы выдавала, что он десантник до мозга костей.

— Ты где пропадал? — спрашиваю, поднимаясь навстречу.

Он усмехается, хлопает меня по плечу.

— Да отлучился на полчасика. Девушку одну встретил по имени Лена, — закатывает глаза к небу, типа офигенная девчонка. — Ну, не мог же я мимо пройти. Ты ж меня знаешь.

— Знаю. Полчаса, говоришь? Да я тебя больше часа жду. Черте что, уже подумал из-за…

— Жены что ли? — обрывает меня Сашка. — Беркут, да брось ты! Жизнь налаживается!

Смеется, а глаза грустные.

Мать твою! Вижу же я.

Походу, ему реально психотерапия нужна. Девушка, так девушка! Мои нервные клетки не в счёт.

Сашка пожимает плечами, достаёт из кармана клочок бумаги.

— Смотри, телефон дала. Я парень теперь холостой, могу себе позволить.

Качаю головой.

— У тебя, Колесников, всегда всё просто. Только вот не Леной ты меня подставляешь, а тем, что не вовремя появляешься.

Сашка вмиг становится серьезным.

— Всё, Беркут, хватит ворчать. Поехали! Возьмем билеты на поезд — гостем будешь у меня дома.

Добираемся городским транспортом до вокзала.

Казанский — величественный и шумный, как всегда. Здание с башнями, похожими на кремлёвские, украшено арками и колоннами. Огромные часы на главной башне отсчитывают минуты до отправления. Суета вокруг — люди с чемоданами, уставшие и торопливые.

Мы идем в кассы, выстраиваемся в очередь за билетами. Оба в форме — спецназовские кители чистые, но с характерной вытертостью на локтях и плечах. Никто на нас не обращает внимания.

Да уж, Москва — особый город. Никому до тебя нет дела. Не считая только, патрульных.

Купив билеты, смотрю на часы. Скоро отправление поезда.

Надо спешить.

На перроне пахнет углём, металлическим налётом рельсов и чем-то сладковато-дымным — это запах горячего чая из вагонов-ресторанов. Тележки на колёсах скрипят под тяжестью сумок, а по громкоговорителю объявляют отправления.

Поезда стоят на путях, длинные, тёмно-зелёные, с белыми полосами по борту и надписью пунктов прибытия на вагонах. У каждого второго окна сидят пассажиры, выглядывая наружу. Наша проводница, молодая женщина с заплетённой косой и в форме, с кокетливой улыбкой проверяет билеты, кивает нам.

— Девятое купе.

Внутри вагона прохладно. Полы натёрты, пахнет чем-то химическим, смешанным с привычным для поездов ароматом дерева и старой обивки. Сиденья мягкие, с красноватым оттенком, покрытые простыми, но аккуратными чехлами. У окон — занавески, слегка потёртые, но чистые.