Шрифт:
Мы с Джеймсом взялись за руки. Всю жизнь могла бы вот так стоять и смотреть на него – сколько бы опасных приключений ни было впереди.
– Пусть двое станут единым существом, – продолжал священник. – По воле моря и неба, земли и огня, и пусть никто не разделит того, что соединил мир. Будьте счастливы всегда, как сейчас!
Эпилог
– Сейчас я обращусь. И так вас клюну, что глаза повылетают. Отстаньте уже!
Сычи затрепетали сиреневыми крылышками и на всякий случай отлетели подальше. После того, как я все-таки поправила их чарами, они стали считать меня своей родственницей и не отлипали. Куда бы я ни ходила, они таскались за мной.
– Мы же ничего не видели, уважаемая госпожа сова! Нас же там не было! – заголосили они. – Расскажите!
Киллиан потянула меня за руку и сказала:
– Мам, я тоже хочу послушать.
Я улыбнулась дочери и поцеловала рыжую макушку. Киллиан поднялась на цыпочки, протягивая мне аккуратно нарезанные стебли ромашки, и я обрадовалась: какая она умница, какая старательная, как у нее все получается!
– И не надоедает же вам слушать одно и то же по сто раз. Ладно. После того, как мы вернулись домой, от нас, конечно, не отстали…
Семья Ширана сделала все возможное, чтобы повесить на нас предумышленное убийство. Когда мы вернулись с Тивианского полуострова, то нас потащили за решетку всей компанией… ну то есть, почти потащили.
– Князь Гундавадун Тивианский дал нам личную защиту, – продолжала я. – Его очень возмутило самоуправство Ширана. Никакой дракон, даже самый богатый и властный, не смел проклинать его подданных ради наживы – а наш государь сразу же открестился от своего одобрения таких экспериментов. Гундавадун официально объявил нас свидетелями и заявил, что виновных в бунте накажет своей властью.
– Наказал? – спросил один из сычей.
– Наградил, – ответила я, аккуратно отправляя в котел две больших меры купечальника. Теперь полчаса на сверхмалом огне под крышкой, и зелье можно будет разливать по пробиркам.
А тут еще и Патрик подоспел. И доказал, что недаром посвятил жизнь борьбе с проклятиями. Он использовал “Случай семьи Кадерангаран” для того, чтобы поднять перед королем вопрос об окончательном выводе личной священной мести за пределы правового поля. Король покряхтел, поворчал, но все же подписал закон об окончательном запрете мести.
Теперь ни один человек не сможет проклясть другого и остаться безнаказанным. Дракон тоже.
Эдвин продал часть шкуры Червозмея и полученные деньги разделил поровну на всю нашу компанию. Мы с Джеймсом вложились в зельеварню, которая теперь обеспечивала почти всю столицу зельями от простуды и обезболивающими смесями. После торжественного открытия заведения, когда мы сели ужинать, я вдруг поняла, что уминаю уже седьмой маринованный огурец. А Персиваль заметил:
– Одна из моих хозяек вот точно так же налегала на маринованные овощи. Потом родила тройню.
Мы с Джеймсом оторопело переглянулись. Да, мы были мужем и женой и не убегали от супружеских обязанностей – но все равно эта новость оказалась неожиданной.
– А та девушка, которую не смог спасти папа? – поинтересовалась Киллиан, когда мы закрыли наше зелье крышкой. – Расскажи про нее!
Изучая шкуру Червозмея, Эдвин неожиданно обнаружил в ней очень интересное свойство: истолченная в порошок и смешанная с зельями Проясняющей правды, она могла пробуждать речь и разум. Так и узнали, что все это время Эва была жива по-настоящему, ее душа по-прежнему занимала тело, но только она не могла никому об этом ни рассказать, ни написать.
Все обвинения с Джеймса были сняты. Он восстановил честное имя, а Эдвин, который увидел в Эве еще один потрясающий опыт, с жаром принялся за дело. Он работал с Эвой, развивая ее речь, заново научил читать и писать, использовал редкие и дорогие зелья, и готовился защитить докторскую диссертацию. Впрочем, Джеймс, который заехал их навестить, потом сказал, что дело пахнет не только диссертацией, но и скорым семейным союзом.
В общем, дела шли своим чередом. Киллиан играла мерными ложками и корешками луб-дуба, училась ходить, держась за лабораторный стол, и сварила первое зелье в полтора года. Сейчас ей было четыре, Джеймс уверенно заявлял, что наша дочь – исключительный талант, и она еще переплюнет и отца и мать в искусстве зельеварения. Я соглашалась: синские болотные совы всегда талантливы, а искорки, которые иногда появлялись у дочки в глазах, подсказывали, что она тоже будет совой.
Однажды мы вдвоем полетим над вечерним миром, будем ловить полевок и задавать перцу воронам. Однажды…
Кстати, мои родители захотели помириться со мной после того, как мы открыли зельеварню. Вот только я не захотела. Бывают вещи, которые нельзя отменить, исправить и забыть – я простила их за изгнание, но забывать не стала и принимать в своем доме тоже.
Люди не чужие игрушки – история с Червозмеями это ясно показала.
– Так вот все и кончилось, – сказала я, отходя от лабораторного стола, и в это время послышалось деликатное покашливание. Джеймс стоял в дверях лаборатории, держа в руках конверт с безумным количеством печатей.