На рожон никто не полез. Поднялись наверх. Повсюду все разбросано, иногда попадались мертвые тела. Макс уже почти привык к запаху новой жизни. Гниющий мусор, трупы, человеческие отходы, немытые тела. В аптеке среди опрокинутых стеллажей он нашел коробку влажных салфеток и пересыпал в рюкзак. Батарейки для фонаря, чистая одежда, еще одно одеяло, дождевики. В магазине со всякой мелочевкой Макс поднял с пола альбом для рисования и пачку карандашей. Тоже засунул в рюкзак — для Артема. Когда у них появился фонарь, школьник часто что-то набрасывал в своем артбуке. Его это отвлекало, и шуршащий звук в был всего лишь шелестом грифеля об бумагу, а не дрожью насмерть перепуганного пацана.

Все тащили на подземную парковку. Там нашлась машина на ходу. Ключи прятались в руке трупа — под трепещущим покровом опарышей. Дороги забиты, но кое-как поближе проехать можно. Жаль, что машина, скорее всего, снова одноразовое удовольствие. Уже было так. Вернулись на машине, оставили вроде бы в укромном месте, но не спасло. Не угнали, но выбили стекла и прокололи шины. Теория разбитых окон теперь была справедлива для всего города.

На парковке Алединский прошелся между брошенных машин.

Недалеко от выезда за черным внедорожником он увидел лежащего на животе мужчину в грязной и рваной полицейской форме. Одна его рука была неловко вывернута и скрыта под телом. На затылке — глубокая рана, как от сильного удара. Череп проломили. В другой раз Алединского могло бы замутить, но сейчас впору было вспоминать прибабахнутую тетку из телевизора с ее неунывающим “это норма!”. Вот такая у них теперь норма в реалиях конца света. Но все-таки стало немного не по себе. Не от смерти и не от зрелища перемешанных с кровью и волосами мозгов. Труп был совсем свежий. Алединский перевернул тело на спину и увидел, что полицейский сжимал в руке пистолет. Макс помедлил. Он когда-то ходил в тир, стрелял и из пневматики, и из боевого. Только не думал, что ему доведется применить свои знания на такой практике. Алединский разжал руку мертвеца и вытащил оружие. Поставил пистолет на предохранитель и бросил в рюкзак. О своей находке он решил не говорить. За свое здравомыслие он еще мог поручиться, а вот за других на станции — нет. Догнала ироничная мысль — так наверняка рассуждал каждый из них.

Макс обшарил тело. Больше ничего полезного не нашлось, и он вернулся к остальным. Сел в забитую до отказа машину и медленно поехал к станции. Мельком подумал — раньше о такой тачке лямов за пять он только мечтать мог. А теперь использует как тележку из супермаркета. Он притормаживал, дожидаясь свой конвой. Люди цепко смотрели по сторонам — все были готовы отбивать добычу, если кто-то на нее позарится.

По дороге Алединский увидел вывеску магазина сантехники. Подумал, что он бы сейчас, наверное, душу продал, чтобы залезть в ванну или принять душ. Или хотя бы окунуться в озеро, не зараженное радиоактивными выбросами. Удовлетворение простейших потребностей стало недоступно. Макс не раз задумывался, что можно было бы попробовать уехать за город — в дом родителей в области. И каждый раз он упирался в дальнейшие действие. Уедет, а потом? Может, там и есть не ядовитая вода, крыша над головой. А потом? Где брать еду? Идти в лес и стрелять зверье из рогатки? Или ждать, пока кто-то не придет и не подстрелит его сам. А еще в глубине душе все-таки едва тлела крохотная искра надежды, что рано или поздно должны объявиться военные и эвакуировать всех в безопасное место. Страх пропустить шанс вернуться к подобию цивилизации тоже крепко держал в метро.

Беда пришла на десятый день. После условного стука на станции подняли гермозатвор. А потом из темноты переходов вышли те, кого никто не ждал. Макс еще издалека услышал крики. Вскочил со своего места, рядом тенью тут же вырос Артем и испуганно на него посмотрел. Пока Алединский судорожно соображал, полумрак все больше и больше наполнялся звуками борьбы, воплями и голосами.

— Сейчас… посмотрим, что там, — сквозь зубы прошептал он.

Со станции грохнул выстрел, и Макс вздрогнул. Прижался к стенке тоннеля и дернул за собой Артема.

— Тихо, — скомандовал он.

Наспех вытащил из рюкзака пистолет. Руки дрожали, а он еще стрелять собрался. Макс сделал несколько осторожных шагов вперед, заглянул на станцию и остолбенел. Там творился хаос. Крики смешивались с ударами и руганью. Полумрак вспарывал свет ярких фонарей в руках людей в странной одежде. Они были одеты в синие и прозрачные дождевики поверх одинаковой униформы. И они все лезли и лезли на станцию, как вода в пробитую брешь. Слепили фонарями, били и стреляли.

— Харэ патроны тратить, — звучно прокатился голос.

Алединский увидел говорящего и похолодел. Он понял, что это за странная одежда. Форма заключенных. Напротив его универа в паре остановок отсюда было СИЗО. Они с одногруппниками все угарали, что у них там жизненный цикл человека на паре квадратных километров: церковь, универ, завод, тюрячка и за ней кладбище. Макс похолодел и застыл в отвратительном ступоре. Как теперь? Куда? Он с ужасом понял, что сейчас ему намного страшнее, чем когда он бежал на станцию сразу после ядерного удара. Он чувствовал, что его замутило. Прерывисто вдохнул. Паниковать нельзя. Он посмотрел на зэков, которые загоняли людей как скот, и снова коротко вдохнул. А не паниковать — невозможно.

Те, кто пытался сопротивляться, лежали на станции — забитые и расстрелянные. Остальные убежали в тоннель, но там был тупик — закрытый гермозатвор. Макс подумал, что может как-нибудь прокрасться мимо них и выскочить в вестибюль станции и тут же затряс головой — не получится. Это же не стелс в игре, это страшная сука-реальность.

Темный холл наполнялся новыми хозяевами и их правилами выживания.

— Живых сюда.

— Телок не убивать.

— Хуле смотришь? Чо, жить хочешь? Я вот тоже хочу.