Шрифт:
— Мама! Мама!!!
— Не трогайте ее! Не трогайте! Отпустите!!
— Сука, руки убрала!
— Ну ты еблан, такую телку просто так кончил.
— Трупы на улицу. Свалить рядом со входом, чтобы ни одна шмара сюда не сунулась.
Истошный визг. Крики боли и страха. Плач. Развязный смех. Удары. Ругань.
— Здесь схрон получше будет. Давай мухой к нашим в торговом, чтобы сюда все везли. Живых пусть кончают. Этих пока хватит.
Макс оцепенело вжался в стену. Все как будто происходило не с ним, не здесь.
Из ступора выдернул звук приближающихся шагов. Кто-то подошел к краю платформы и посветил в тоннель.
— А кто это у нас там жмется? — на пути спрыгнул мужчина.
Левая сторона его лица словно стекала вниз. Его перечеркивали грубые темные полосы старых шрамов. В руках он держал обломок металлической трубы, с него капала кровь.
— Э! — крикнул он. — Я консерву нашел. Даже целых две. Идите-ка сюда, мальчики.
Здоровая половина лица исказилась в ухмылке, другая осталась неподвижной. К нему быстро подошел еще один.
— Ну че ты, епта, тут мнешься. Бери и тащи их обоих. Че, зассал, что ли?
— Ты за базаром следи. Ща сам зассышь тут кровью.
Алединский глубоко вдохнул. За спиной снял с предохранителя пистолет. А он ведь даже не знал, остались ли патроны. И тем более не знал, попадет ли. В прежние времена он думал, получится ли у него выстрелить в человека, если придется. И даже тогда он не мог дать себе однозначный ответ. А сейчас не сомневался. Макс не видел перед собой людей. Только нелюдей и людоедов. Он нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Зэка откинуло в сторону, и он схватился на плечо.
— Ссссука!
Алединский словно сунул горящую палку в муравейник. Только вместо муравьев он разворошил свору одичавших и бешеных псин. Макс выстрелил еще раз, заставив зека рухнуть на пол тоннеля. Перевел пистолет на второго, замершего у края платформы, и еще раз нажал спусковой крючок. Выстрел прозвучал лишь один, потом он услышал только лязганье. Патроны закончились. Зэк на платформе тяжело упал в тоннель. Где-то в глубине станции заорали.
— Какого сука хера?!
Алединский тут же обернулся к Артему.
— Бежим, — сказал он он и тут же услышал такую же команду.
— Давай, бля, за ними!
Макс с Артемом бросились в тоннель. Мимо наполовину закрытой двери и дальше. В спину били крики и луч фонаря.
— Да че я за ними пойду до самого моста?
— Я те че сказал?
— Ладно, я им нахуй щас ноги вырву.
Когда голоса затихли, Макс замедлил бег и повернулся к трясущемуся от страха Артему. Тот смотрел на него с таким отчаянием и надеждой, что у Алединского ком встал поперек горла. Они оба понимали, что сегодня умрут, но Темка еще верил в чудеса.
Макс задыхался от бессильной злости. Она жила в нем весь последний год — с того самого дня, когда все началось. Становилась то тише, то снова подавала голос. Иногда он намеренно глушил ее, потому что иначе сошел бы с ума. Но даже придавленная, она никуда не уходила — ждала своего часа, а тот пришел в пятницу. С закатом над слиянием двух рек, когда небо взорвалось ослепительной вспышкой, и часть города просто испарилась. С криками людей, что навсегда остались погребенными под обломками зданий. Со сгоревшими заживо, с мертвыми или еще умирающими.
С каждой отобранной жизнью и каждой разбитой мечтой.
Безысходность накрыла все черными крыльями, застелила саваном. Не будет ни будущего, ни могил. Одна сплошная картина апокалиптического ужаса, где навечно застыли изувеченные города в моменте их гибели. А по руинам блуждали призраки, которые еще не знали, что тоже мертвы. И с каждым шагом умирала человечность. Макс хотел бы верить, что где-то по-другому, но не мог. Не получалась. Вся вера и надежда на что-то светлое осталась под толщей радиоактивного пепла.
Раньше он пытался.
Думал, что затянувшийся конфликт решат по-другому. Убеждал себя, что так или иначе все закончится, и они смогут вернуться к прежней жизни. Пережить. Без опасений ждать следующий год.
А вместо этого они слышали голоса своих убийц.
— Идем дальше, — скомандовал он.
— Там же только мост… — едва слышно прошептал Артем.
— Значит, пойдем на мост.
Темка неверяще затряс головой. Беспомощно посмотрел на Макса — по живому резал. Молил о еще одном чуде, а у Алединского их больше не осталось.