Урсуле было на это наплевать. Даже будучи молодой матерью – а возможно, как раз благодаря этому, – она приходила в восторг от своей рискованной, пленительной подпольной жизни, вырвавшей ее из домашнего быта детской и открывшей новый мир, полный опасностей и высоких идеалов. Зорге был воплощением и риска, и романтики. “В первые недели весны – моему сыну было примерно два месяца – Рихард неожиданно спросил меня, не желаю ли я прокатиться с ним на мотоцикле, – вспоминала Урсула в своих знаменитых мемуарах «Соня рапортует». – Впервые в жизни я ездила на мотоцикле… Я была в восторге от этой гонки, кричала, чтобы он ехал быстрее, и он гнал мотоцикл во весь опор. Когда мы остановились, у меня было такое чувство, будто я заново родилась. Может быть, он предпринял эту поездку для того, чтобы испытать мою выносливость и мужество”[10].

Быть может, только попав в коммунистическое подполье, Урсула и была наивной экзальтированной поклонницей сперва Смедли, а потом Зорге, но вскоре она проявила себя талантливым и дисциплинированным агентом и была официально завербована. Урсула и ее муж вращались в обществе самых влиятельных эмигрантов в Шанхае, в том кругу, где бывал генеральный консул Германии, глава торговой палаты, руководитель зарубежного информационного агентства, а также разные профессора и корреспонденты. Светские беседы в изложении Урсулы – или “Сони”, это кодовое имя дал ей Зорге – начали регулярно фигурировать в телеграммах резидента в Центр. Рудольф Гамбургер, хоть и придерживался левых взглядов, оставался в неведении относительно тайной деятельности своей жены.

Зорге потом воздаст весьма своеобразную дань уважения женщинам, состоявшим в его агентуре, утверждая в беседе со своими японскими следователями, что “женщины совершенно непригодны для шпионажа… Они не понимают политических и прочих дел, и я ни разу не получал от них никаких удовлетворительных сведений”[11]. Так он их прикрывал. На самом деле женщины – в том числе Смедли, Урсула и по меньшей мере две китаянки, завербованные благодаря Смедли, а также десятки женщин во время его миссии в Токио – сыграют центральную роль в разведдеятельности Зорге.

В гостях у Гамбургеров – по рекомендации Агнес Смедли – стал бывать также молодой британский руководитель компании British American Tobacco (ВАТ) по имени Роджер Холлис[12]. После заигрываний с коммунизмом в Оксфорде он бросил университет в 1927 году, отправившись в Китай попробовать себя в роли внештатного журналиста, после чего поступил на работу в ВАТ. Он жил в Шанхае и Пекине и вращался в левых кругах. Возможно, он встречал Зорге, хотя в своих подробных телеграммах в Центр “Рамзай” о нем не упоминал[13].

В дальнейшем Холлис поступил на службу в МИ-5 и был назначен генеральным директором внутренней службы безопасности Великобритании в 1956 году. В 1986 году журналист Чепмен Пинчер обвинил Холлиса в том, что он был “Элли”, предполагаемым кротом российской военной разведки в МИ-5 во время войны, о котором упоминал советский перебежчик Игорь Гузенко. Обвинение против Холлиса основано главным образом на том факте, что он неоднократно – и без видимых оснований – отменял указания о наблюдении за Урсулой Кучинской после ее переезда в Лондон в 1938 году. После развода с Гамбургером Урсула стала профессиональной шпионкой 4-го управления Штаба РККА. В Англии она должна была стать куратором Клауса Фукса, физика-ядерщика, выступавшего в роли связующего звена между проектом “Манхэттен” и британской атомной программой. Несмотря на подозрения МИ-5, что на севере Оксфорда – где Кучински поселилась после переноса МИ-5 в находившийся неподалеку Бленхеймский дворец во время войны – работает тайный передатчик, “Соню” ни разу не засекли и даже не опросили.

Был ли Холлис завербован Советским Союзом еще в Китае? По свидетельству его соседа-британца в Пекине, Смедли заходила к нему в 1931 году с Артуром Эвертом, главой разведки Коминтерна в Китае. Холлис был знаком и с советским шпионом Карлом Риммом, который должен был сменить Зорге на посту резидента 4-го управления в Шанхае в 1932 году. Возможно, у него даже был роман с женой Римма Луизой. К тому же по пути в Лондон в 1934-м, а потом в 1936 году Холлис заезжал в Москву, а в ходе служебного расследования не предоставил достоверных сведений об этих встречах[14]. Но если Советы и завербовали Холлиса в Китае, то заарканил его не Зорге. Ни он, ни Римм ни словом не обмолвились о столь многообещающей вербовке в своей переписке с Центром, как следует из досье шанхайской резидентуры в архиве Министерства обороны в Подольске[15].

Как бы то ни было, в конце осени 1930 года Смедли нашла гораздо более многообещающего кандидата, чем руководивший табачной компанией юный идеалист Холлис. Хоцуми Одзаки был специальным корреспондентом самой авторитетной японской осакской газеты “Асахи симбун”[16]. Одзаки родился в 1901 году в семье самурая в поселке Сиракава префектуры Гифу. Коммунизмом он увлекся, будучи студентом юридического факультета Токийского императорского университета, но официально в партию не вступал. В ноябре 1928 года Одзаки был командирован редакцией “Асахи симбун” в Шанхай, где стал завсегдатаем собраний в книжной лавке Zeitgeist. Как и Урсула Кучински, он просил Видемайер познакомить его с “известной американской писательницей”.

Первые разговоры Смедли с Одзаки были скромными. Они всерьез обсуждали, что можно сделать для содействия недавно сформированному китайскому филиалу МОПРа – организации-ширмы в духе Мюнценберга, объединявшей левых гуманистов – и мобилизации всемирного протестного движения против антикоммунистического террора китайского националистического правительства. Смедли также “предлагала, чтобы они обменивались информацией о современных социальных проблемах”, как рассказывал Одзаки японским следователям десять лет спустя. Вскоре они перешли к обсуждению более деликатных политических вопросов, например, что происходит в кулуарах националистического правительства. Смедли была “настолько проницательна, что ее вопросы порой меня пугали”, признавался Одзаки[17].