— Я полагаю, что есть части, которые не под водой, но большая часть территории в сезон дождей выглядит вот так. Пройдет четыре месяца, прежде чем наступит сухой сезон и вода отступит. До тех пор мы не можем позволить себе покинуть этот холм.

Четыре месяца. Если никто не прибудет в течение следующих двадцати четырех часов, мы застрянем здесь на четыре месяца. И тут мне приходит в голову еще одна мысль. Мрачная и темная.

— Тристан, даже если самолет найдет нас… где он приземлится? Если повсюду вода…

Каждый глоток воздуха дается мне с трудом.

— Наш холм покрыт деревьями. Как может самолет приземлиться, не разбившись, как наш?

Он отвечает не сразу, и его молчание лишает меня последних проблесков надежды на спасение.

— Они используют вертолет. Давай снова поднимемся на холм, — говорит Тристан.

— Нам срочно нужно найти немного фруктов.

Подъем отнимает в два раза больше энергии, чем спуск. Я делаю глубокие, прерывистые вдохи, волоча ноги. Я почти решила попросить Тристана прекратить это и просто пойти к самолету, чтобы разжечь костер, когда он останавливается так резко, что я чуть не врезаюсь в него.

— Я думаю, что это грейпфрутовое дерево, — говорит он.

— Ты уверен? — спрашиваю я. Плоды действительно напоминают грейпфруты, за исключением того, что они намного больше, а кожура выглядит более грубой.

— Нет. Но обезьяны едят плоды, а это значит, что это может быть безопасно и для нас тоже.

— Обезьяны?

Я откидываю голову назад и улыбаюсь. Высоко над нами находится группа обезьян.

— Давай возьмем несколько штук, что бы это ни было, и пойдем обратно.

Поскольку плоды висят высоко, а мы оба слишком устали, чтобы карабкаться вверх, мы просто берем те немногие, что упали на лесную подстилку, и складываем их на ветки, которые несем. К тому времени, как мы возвращаемся к самолету, я едва могу стоять. Мы с Тристаном бросаем ветки рядом с потухшим костром. Тристан отрезает ломтик от одного из фруктов. Из фрукта вытекает сок, и я протягиваю руку.

— Не так быстро, — говорит Тристан, поднося фрукт к губам и держа его там.

— Что ты делаешь?

— Универсальный тест на съедобность.

Я пристально смотрю на него, притворяясь, что слышу об этом не в первый раз.

— Мы только что установили, что обезьяны едят их. Это значит, что мы тоже можем.

Он качает головой, все еще прижимая кусочек к губам.

— Не обязательно.

— Как долго ты будешь это делать?

— Три минуты. После я буду держать его во рту и жевать в течение пятнадцати минут. Если ничего плохого не случится, я проглочу его, и если через восемь часов у меня не будет никаких побочных реакций на него, мы сможем его съесть.

— Восемь часов? Тристан, ты серьезно?

Его выражение лица не оставляет сомнений в том, что так оно и есть.

— Я бы предпочел, чтобы мы не умерли от отравления.

Я вздыхаю.

— Ты прав. Не мог бы ты и мне дать кусочек для проверки?

— Какой смысл и тебе подвергать себя опасности?

Его заботливость застает меня врасплох, наполняя странным теплом.

— В любом случае это не ускорит процесс, — продолжает он.

— Ладно. Но в следующий раз, когда мы будем что-то тестировать, это сделаю я.

Тристан уклончиво пожимает плечами. Мы разводим сигнальный костер, который, как и вчера, поднимает вверх тяжелые клубы дыма, но дает слабое пламя, а затем строим больше импровизированных корзин из листьев для сбора воды. Должна сказать, я не так уж и плоха в этом. Мне удается сплести их гораздо туже, чем вчера. Они определенно выдержат воду. Мои корзины намного лучше, чем у Тристана, и это заставляет меня чувствовать себя менее беспомощной. Но не менее мучимой жаждой. Или менее слабой.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Тристан, когда меня начинает пошатывать. Он помогает мне подняться по лестнице, и я сажусь на ступеньку.

— Есть ли шанс, что я могу съесть один кусочек этого фрукта?

— Нет, прошло всего пять часов. Нам нужно подождать еще три.

— Но…

— Эйми, я знаю, это тяжело, но человеческое тело может днями обходиться без воды, хотя может показаться, что ты не выдержишь и минуты. Будь терпеливой. Это не стоит того, чтобы рисковать.

Я больше не спорю, просто откидываюсь на спинку трапа. Через некоторое время я поднимаюсь на ступеньку, чтобы освободить место для Тристана.

— Давай зайдем в самолет, — говорит он. Я ползу вверх еще на две ступеньки, а потом не могу идти дальше.

— Мне нужно немного отдохнуть.

Моя влажная одежда почти невыносима. Если я сделаю еще несколько шагов вверх и войду внутрь самолета, все станет лучше. Ненамного, потому что в самолете тоже жарко, и воздух липкий. Но я не могу пошевелиться. И часть меня этого не хочет. Отсюда у меня лучший вид на небо, и я также смогу услышать самолет или вертолет, если он прилетит. Я прижимаю ладони к глазам, не желая плакать. Еще рано терять надежду.

Мы уже должны были услышать вертолет. Разве спасательная миссия не должна быть сейчас самой напряженной? Что произойдет, если они не найдут нас в течение сорока восьми часов? Тристан должен знать, но я слишком боюсь спрашивать его. Так что я просто настраиваю свои уши. Даже слабого звука, указывающего на то, что наши спасатели уже в пути, мне было бы достаточно. Но только зловещие звуки леса достигают моих ушей. Ни звука надежды.