И ладно хоть не после дождя.

Всё, сидим — можно взвыть. Какая уже разница? Еще можно вскинуть к угольным небесам лицо, усмехнуться полной луне. Она сегодня — необычайно яркая. Все рваные пятна видно. Кто тут по ней скучал недавно? По той, что помнит бесстрашных?

Далекие светила — и ночные, и дневные, — милосерднее людей. Ирия это знала сама. Давно.

Светила — и бродячие собаки с ночными кошками. Те самые, чьи следы ведут сюда.

А вот выступивший из городской тьмы легконогий знакомец следов не оставляет. Хоть и обут в тяжелые сапоги.

В лунных дорожках чернеют тени спящих домов. Движется к дрожащей тени Ирии черный силуэт. У него своей тени нет.

Как и положено Хранителю Лютены. Последнему из призраков, еще не бросивших Драконью племянницу.

— Графиня… — отвешивает он вежливый полупоклон.

Издевается? Пусть.

Его вроде бы мягкий голос всё равно режет отвычный слух.

— Графиня…

— Нет… герцогиня или королева! — смеется голая девчонка в лицо одетому михаилиту.

— Ну не звать же мне вас краденым титулом. Даже если вы не сами его украли. Вы — не герцогиня Тенмар, пока жив законный герцог и не женат на вас. Впрочем, наполовину вы правы: вы — королева.

— Эвитанская? Уже?

Она забыла еще и собственную свадьбу? Вкупе с брачной ночью?

— Лингардская. Не угодно ли одеться, Ваше Величество?

Призрачный друг, настоящая одежда. Теплая и сухая. Привычно мужская. Если Ирия еще способна что-то различать. И чувствовать.

— Идемте в таверну. Вам лучше поесть и выпить горячего вина.

Среди пьяной солдатни? Чтобы теперь уже точно ничего не забыть?

— Выпила я уже сегодня достаточно. И посетителей… видела.

— Тогда просто поесть. Солдатню вы теперь перекусите пополам — по крайней мере, некоторых. Но их там нет.

Он еще и мысли читает?

— Я — волчица? — Вариант не хуже других. И не бредовее спятившей реальности. — Или собака?

— Рысь, — вполне серьезно заявил он. — Как и положено наследной королеве древнего Лингарда. Хоть волки у вас в роду рождались тоже.

Так уж вышло — не крестись —

Когти золотом ковать,

Был котенок — станет рысь,

Мягко стелет — жестко спать! [2]

Теперь ясно, откуда столь сильные запахи, режущие слух звуки, необычайно обострившееся зрение. Не от безумия.

— А Анри?

— Не знаю, сможет ли он еще. Слишком поздно обрел Силу. Меняться нужно в более юном возрасте. Но зато новый герцог Тенмар сможет многое другое.

Новый. Потому что старого больше нет. Непобедимый Старый Дракон в последней схватке проиграл смерти.

Из уютной таверны льется мягкий свет. И влечет мелодичное пение. На древнем, давно забытом языке. Или полузабытом. Смутно знакомом, но непонятном…

Низкий порог остался позади, и золотистые стены отделили от бедного квартала. А слова странной песни вдруг стали понятны. Все — до единого.

Шелком твои рукава, королевна,

Ясным месяцем вышиты горы [3]…

Не хуже, чем «Был волчонок, станет волк…»

— О ком эта песня?

— Кто знает? — бесстрастное лицо, печальные глаза. У Джека были так же, только не черные, а золотые. — Может, и о тебе.

Какие странные здесь фрески. Кто придумал раскрасить стены бедной таверны?

— Вряд ли, — Ирия заняла пустующий столик у окна. Плотно завешенного странной темно-синей гардиной — тоже расшитой сюжетом прежних лет. Бурным морем с нависшей над столом волной. — Меня никто и никогда так не любил. И уже не полюбит.

— Всегда ли ты замечала чужую любовь?

Поют цимбалы, зажигательно пляшут банджарон. Вьются алые юбки, звенят монисты.

И такие же пары кружатся на фресках. Будто живые.

И рвется из окна в таверну бурное море.

Подобное безумие можно вынести. Оно даже красиво.

Юная подавальщица скользит между чисто вытертыми столами. Забирает грязные тарелки и старинные кубки, приносит новые. Осторожно звенит ложками. Со смехом принимает деньги.

— Меня опять не видят? Это потому, что я — рысь?

— Нет. Банджарон погибли в Сантэе. Подавальщицу убили гуговцы.

— Если бы я тогда знала — предупредила бы ее.

— И погибла бы другая подавальщица. Судьбу не обмануть. Но часто можно выбрать верный путь — на развилке. Армия Анри Тенмара — в трех дневных переходах. Если верно выбрать дорогу.