Он намекал на обстоятельства настолько давние, что они уже стали историей. И тем не менее это не его собачье дело. К черту! Не желаю быть просветленным. К черту самоконтроль. К черту вежливость. Я сгреб его за воротник и оторвал от пола. Прекрасное испытываешь чувство, когда совершаешь какое-нибудь насилие. Мы были неприятно близко друг от друга, нос к носу. Достаточно близко, чтобы поцеловаться.

– Позволь кое-что объяснить тебе, – сказал я, выплевывая слова ему в лицо. – Ты и я не можем быть сестрами. Мы никогда не были сестрами.

– И слава богу, – прохрипел Данненфелзер. – Такое облегчение для мамочки.

Он попробовал вырваться, я сжал его крепче, и он сдался, опустив руки по швам и ожидая, когда мне это надоест. Его глаза были широко раскрыты, но он не отводил их, не дрожал. Некоторое время мы с взаимной ненавистью сверлили друг друга взглядами, потом я резко отпустил его.

Данненфелзер одернул мундир и окинул меня ледяным взглядом.

– Единственная разница между нами, – фыркнул он, – заключается в том, что я не стыжусь того, кто я есть. Можете воображать себе что вам вздумается, капитан Ханжа, но то, что вы трахаете Лиз, не делает вас мужчиной.

– Разница между тобой и мной, Рэнди, – холодно сказал я, – лежит за пределами твоего понимания. Мы находимся друг от друга на расстоянии световых лет. – Тут меня взяла злость. – Начнем с того, что моя сексуальная жизнь не определяет моей сущности.

Он недоверчиво хмыкнул, но я еще не закончил.

– Ты – не более чем липкий салонный педик, подкатывающий писсуары и падающий на колени при звуке расстегиваемой молнии. И ты имеешь сверхнаглость считать, что твои тайные сексуальные пристрастия чем-то роднят нас. Такого не может быть даже в твоих самых диких кошмарах! Пропасть между сексом в твоем понимании и истинной связью настолько глубока, что тебе потребуется пересадить мозги, чтобы понять это. Ты и я не имеем ничего общего, и никогда не забывай об этом.

Под напором моей ярости Данненфелзер было растерялся, но быстро взял себя в руки. Он скривил губы и одной очередью выпалил: – Рад видеть, как работает модулирующая тренировка. Она сделала вас намного сострадательнее и просветленнее. Я имею в виду, что вы привыкли быть настоящей жопой.

Он снова одернул мундир; его ручонки напоминали голых розовых пауков. Он резко повернулся и быстро зашагал по коридору.

Ну, кого еще оскорбить?

Вокруг больше никого не было.

Вот и сбылась моя мечта. Я остался один.

Я не пошел домой. Я был слишком зол. А когда я зол, толку от меня никакого.

Я вспомнил, что однажды сказал мне Форман на модулирующей тренировке.

«Раз уж тебе хочется позлиться, что ж, валяй – это тоже способ жить в этом мире. Но если злишься, то, по крайней мере, используй свою злость конструктивно. Сходи с ума там, где это пойдет на пользу».

Хорошая мысль.

Я злился не на Лиз. Я сходил с ума от того, что меня лишили возможности сделать что-нибудь такое, что нанесет вред червям.

Отлично. Итак, все ясно как божий день. А раз я это понимаю, значит, у меня по-прежнему остается возможность что-нибудь совершить. Я пошел к координатору операции и заставил ее включить в план повторную разведку той же территории.

Что-то убило того червя, и я хотел знать, что это было, как все случилось и почему. Если где-то бродит что-то убивающее червей, я хочу подружиться с ним, узнать мотивы его поведения, а если это невозможно, то хотя бы получить автограф.

Незачем брать весь конвой. Я планировал только смотаться туда и обратно. Хватило бы двух машин с экипажами по шесть человек. Если одна сломается, другая вместит всех.

Как только приказы выползли из принтера, я направился в казарму за своим верным отделением. Как я и предполагал, они были заняты самым разумным для солдата на войне делом – спали. Однако не успел я сделать и пары шагов от порога, как Лопец завопила: – 'ление, 'дъем!

Они скатились со своих коек с автоматизмом машин.