Разгорячённая и счастливая, я угощала гостей пуншем собственного приготовления, сервированного на золочёном столике в роскошной хрустальной чаше с купидонами.

— Браво, графиня, — услышала я из толпы уже знакомый низкий пленительный голос и, подняв глаза, столкнулась взором с Черкесовым. — Кто бы мог подумать, что столь далеко от роскоши столиц мы встретим такое великолепие и изысканность манер, — продолжил он и пригубил моего напитка.

Моё лицо и ланиты залила краска то ли смущения, то ли дерзкого возмущения его словами, потому что я явственно слышала насмешку в его голосе. Неужели я могла всерьёз воспринимать комплименты и восхищение первого жуира королевства?! Который искал только смерти и подвигов на поле брани и новых побед — в спальнях своих бесчисленных любовниц?

Которых он так же безжалостно и равнодушно оставлял, стоило им только сдаться ему в плен? Уж я-то, наученная горьким своим жизненным опытом, не собиралась поступать как все эти наивные барышни, и поэтому, гордо приподняв подбородок, ответила:

— Уверена, князь, что за всю свою жизнь вы сумели повидать и не такое. Но я благодарю вас за то, что сумели оценить по достоинству мой скромный деревенский бал. Уверена, вам будет что обсудить в одном из модных столичных салонов, когда вы снова вернётесь к обычному великолепию городской жизни. А сейчас, господа, прошу вас, продолжайте и дальше наслаждаться моим гостеприимством, а мне надо отдать ещё несколько распоряжений.

И с этим словами я удалилась, представляя, как этот великосветский выскочка будет потешаться надо мной, рассказывая о моём жалком приёме.

Как я могла вообще надеяться удивить гостей, искушённых во всех отношениях, своими жалкими померанцами и утками! Слёзы обиды застили мне глаза, пока я, укрывшись от любопытных глаз в тёмном коридоре, ведущем в хозяйственные помещения, пыталась прийти в себя, чтобы и дальше продолжать выполнять роль гостеприимной и радушной хозяйки, которую не трогают всевозможные насмешки за её спиной.

Ах, если бы мой муж был мне настоящим супругом, а не жалким фигляром, и мог бы постоять за меня! Но для него всё происходящее было лишь весёлым спектаклем, на котором он мог от души повеселиться и завести интрижку с очередной кокоткой.

— Куда вы удалились, графиня? — вдруг услышала я тихий голос за своей спиной, и почувствовала, как сильные руки крепко сжали мою талию, притягивая к себе.

Я не могла в темноте разобрать лица, но и без света свечи уже знала, что это князь Дубицкий отыскал меня. И теперь его руки, обжигающие меня своим жаром, нежно сжимали мою вздымающуюся и опадающую в великом волнении грудь, пока его губы искали мои губы.

— Что вы себе позволяете, князь… — только и смогла прошептать я в ответ, и вдруг почувствовала, как невыносимым сладостным теплом наполняется низ моего животика, лишая меня голоса и последних крупиц воли.

Я ощущала, как ловкие пальцы князя забираются в мой корсет, всё глубже, а его острый язычок уже ласкает и облизывает мои острые, как стрелы Амура, соски, дерзко торчащие из тончайшего изумрудного бархата.

Я никогда не могла себе представить, что мужчина может дарить такое наслаждение, даже ещё не притронувшись к моему лону, которое, как мне показалось, всё набухло, как спелый плод смоковницы, и словно замерло в сладостном ожидании волшебных прикосновений…

Князь уже впился в меня своими губами, пробираясь в мой ротик своим острым язычком, и я почувствовала, как буквально теряю сознание от желания и ожидания. Ожидания, что он возьмёт меня прямо здесь, в этом тёмном коридоре, до которого издалека доносились звуки бала.

— О, графиня, я обожаю вас, — шептал мне мой князь, пока у меня внутри боролись две мои натуры: рассудительная и страстная и пылкая, которую все эти годы я прятала от самой себя в тёмных тайниках своей души.

И вот теперь эта вторая половина меня желала только одного: чтобы руки князя не останавливались и продолжали ласкать меня. Чтобы он задрал все мои бесчисленные кринолины и наконец-то прикоснулся к моему изнывающему от греховного желания лону, так жаждущего его.

И князь Дубицкий не останавливался: пока он нежно продолжал покусывать мои изнывающие от сладкой боли соски, его ловкие пальцы уже проделали свой смелый путь завоевателя до моих бёдер, и стали нежно вкручиваться в моё истекающее сочное нутро, гостеприимно ожидающее, когда в него ворвутся и подарят величайшее наслаждение.

— О, графиня, — приглушённо шептал князь, и я, не сумев сдержать своё желание, дотронулась до его мужского достоинства, явно проступающего через сукно.

Неведомый мне ранее заряд словно пронзил всё моё тело от одного только этого прикосновения, настолько его фаллос показался мне горячим и великим. Почувствовав мою несмелую ласку, он словно вырос ещё больше, и я просунула свою руку внутрь панталон князя, желая почувствовать его достоинство всей своей кожей.

Мягкая, словно обитая шёлком круглая головка послушно уткнулась в мои пальчики, и я нащупала небольшое углубление в ней, из которого просочилась крошечная капелька вязкой жидкости. Я продолжала ласкать князя Дубицкого, растирая эту драгоценную влагу по навершию его жезла, желая теперь только одного: чтобы он со всей силы вонзил в меня свой твёрдый и готовый к решительному бою клинок.