— Позвольте помочь вам, граф, — встала я перед ним на колени прямо в своём подвенечном платье и стала стягивать с него один ботфорт, и Уваров лишь с удивлением посмотрел на меня.

После того, как я помогла снять его обувь, он сказал:

— Мне кажется, графиня, вам крайне неудобно должно быть в вашем платье, и раз уж мы оказались вдвоём, позвольте я вам помогу от него избавиться, — подошёл он к мне и, надо признать, с ловкостью, достойной любой камеристки, расшнуровал мой тесный корсет на подвенечном платье, чем ввёл меня в ужасное смущение.

Заметив его, видимо, на моём лице, мой муж проронил:

— Вы можете не стесняться меня, сударыня: не думаю, что вам есть, чем меня удивить, увольте, — и его слова словно острым лезвием полоснули меня по сердечку.

Мне, его законной жене, с которой он сочетался только что церковным браком, нечем его удивить?! Какую же роль уготовал он мне в своей жизни и в своей судьбе? Безмолвной и покорной тени? Матери его наследников? Безропотной и постылой?!

И тут у меня перед глазам всплыла жаркая сцена в полутёмной заброшенной мельнице, и моя Мими, пляшущая, как заведённая куколка, между двух мощных пылающих жезлов, её пухлые тяжёлые груди, хлещущие по лицу мужика, который своим ртом жадно ловил и облизывал их… Тот неимоверный жар, который растекался у меня между бёдер, и сладкое томление у меня внизу животика… Ведь это должно принадлежать мне по праву моей первой брачной ночи! Так почему же мой безумно прекрасный, но неимоверно далёкий и холодный муж так равнодушно пренебрегает мной?!

И тут я, внутренне сотрясаемая дикой дрожью, но с пылающим от гнева и ещё какого-то неведомого мне чувства лицом, высоко задрала подбородок и посмотрела прямо в холодные насмешливые глаза графа, не отводя их, и дерзко ответила:

— Я так не думаю, граф.

И медленно развязала свои пышные нижние юбки, теперь упавшие прямо на пол к моим ногам…

Я даже и представить, даже в самых своих жарких и смелых фантазиях не могла, что это способно произвести такой эффект на искушённого графа, немало повидавшего на своём жизненном пути.

Его взгляд скользнул вниз по моему животику, и я могу поклясться, что почувствовала жар от его пылающего взора именно там, куда он устремил его: на мой гладенький совершенно голый лобочек, который моя верная Мими выбрила мне по обычаю своей родины.

Я помню, как она, старательно и тщательно намылив мои курчавые волосы внизу животика, сказала мне:

— Поверьте мне, мадмуазель, я ещё не встречала ни одного мужчины, который был бы способен устоять перед гладенькой миленькой киской.

И я доверилась ей.

И вот теперь, похоже, её слова обрели воплощение.

Мой наречённый муж смотрел, поражённый, не отрываясь, на мой аккуратный лобочек, и я заметила резкую перемену в его лице. Равнодушие сменилось на нём нескрываемым интересом, как я могла определить его.

И тут я, по совету моей верной Мими, сделала шаг навстречу, и произнесла, всё так же смело глядя ему в глаза:

— Сударь, может быть вы приласкаете свою жену? — и я взяла его руку и положила её прямо на свою голенькую гладкую киску, и, привстав на носочки, прикоснулась своими губами к полуоткрытым губам моего мужа. Но не убрала их, а протолкнула свой остренький юркий язычок в его рот, пока не встретила там его язык, который с жаром переплёлся с моими: всё как меня обучила моя верная Мими.

— О Боже, кто вы? — прошептал поражённый граф на французском, отстраняясь от меня и глядя в изумлении мне в глаза, и я ответила:

— Я ваша жена, сударь, и я хочу, чтобы вы сделали меня самой счастливой женщиной на свете.

И я протолкнула его руку ещё дальше между своих бёдер, и стала тереться о неё своим гладеньким передком, чувствуя, как мой разум мутнеет и всё вокруг словно укутывается густым туманом: такое удовольствие и наслаждения дарили мне эти ласки.

И тут моя рука, сама, помимо моей воли, вдруг потянулась к гульфику моего мужа, и я с восторгом обнаружила в нём что-то восхитительно горячее и большое, живое и пылающее! Я опустила глаза, не в силах скрыть своё любопытство, и разглядела огромный круглый наконечник, с маленькой дырочкой посередине, венчавший титанический жезл моего мужа.

И тут, вспомнив всё то, что делали с Глашкой и моей Мими мужики, я опустилась на колени, прямо на дощатый пол в той комнате, и прильнула своими горячими губками к этой пунцовой дубинке, посасывая её, как молодое красное яблочко или сладкую спелую сливу из нашего сада.

— О мой Бог, — простонал граф, и я сначала, признаюсь, испугалась, не сделала ли я ему больно, и я испуганно пролепетала:

— Простите меня, сударь, если я невольно поранила вас!

На что он с ласковой улыбкой прошептал:

— Вы делаете всё более чем правильно, Софи, продолжайте, — и я, приободрённая тем, что я доставляю ему наслаждение, и что он назвал меня по имени, ещё дальше протолкнула себе в ротик его палочку, которая была так велика, что не умещалась вся во мне, но я старательно продолжала её облизывать.

И граф Уваров, уже не сдерживая своих жарких стонов, всё быстрее и быстрее двигал своими бёдрами навстречу моему ловкому язычку, ласкающему его огромный пестик, и я почувствовала, как он напрягся на секунду, и солёная струя хлынула мне в ротик, прямо как в моём горячечном сне, и я, как и тогда, прошептала: